26 
Она поставила чашечку на столик перед ним, он поблагодарил, ожидая, пока она усядется напротив, потом предложил положить ей сахару. Она отказалась, покачав головой, и он положил себе две ложечки.
— Я только что с Сан-Микеле, — произнес он вместо предисловия. — Причина смерти — цианид.
Линч поднесла чашечку ко рту, сделала глоток.
— Он был в кофе.
Она опустила чашку на блюдечко и все это вместе поставила на столик.
Флавия Петрелли молча взглянула на них поверх партитуры, но заговорила не она, а другая.
— Если так, то, по крайней мере, это произошло быстро. Кто бы это ни сделал, он проявил чуткость. — Она повернулась к подруге. — Ты хотела кофе, Флавия?
Во всем этом Брунетти уловил какую-то наигранность, легкую театральность, но все равно задал именно тот вопрос, к которому она подталкивала его своей предыдущей репликой;
— Могу я из этого заключить, мисс Линч, что вы недолюбливали маэстро?
— Можете, — ответила та, глядя ему в глаза. — Я не любила его, а он — меня.
— И были какие-то конкретные основания?
Она махнула рукой:
— У нас были разные взгляды на многие вещи. Основание, на ее взгляд, вполне достаточное.
Он повернулся к Петрелли:
— Скажите, а ваши отношения с маэстро были, вероятно, несколько иными, чем у вашей подруги?
Примадонна закрыла партитуру и аккуратно положила на пол у ног, прежде чем ответить:
— Да. Мы с Хельмутом прекрасно сработались. И мы уважали друг друга, как профессионал профессионала.
— А как люди?
— И это тоже, — торопливо ответила она, — Но прежде всего — профессионально.
— И все же позвольте спросить — как лично вы относились лично к нему?
Если она и ждала этого вопроса, то все равно не смогла скрыть, что он ей неприятен. Она заерзала в кресле — странная, чересчур уж явная демонстрация чувства неловкости! За много лет он немало прочел о Петрелли и знал, что актерского мастерства ей не занимать. Будь в их отношениях с Веллауэром какой-нибудь настоящий секрет, она бы сумела его утаить и не ерзала сейчас, как школьница, уличенная в первой влюбленности.
Он дал разрастись тишине, намеренно не повторяя вопроса.
Наконец она проговорила— с некоторой неохотой:
— Я не любила его.
Не услышав продолжения, Брунетти спросил:
— Если позволите, я бы повторил вопрос, который уже задал мисс Линч: были для этого какие-то конкретные основания?
Ах, какие мы вежливые, злился он. Там, на островке по ту сторону лагуны, лежит старый человек, мертвый, холодный и выпотрошенный, а мы сидим и упражняемся в любезных оборотах: «позвольте спросить», «сделайте милость». Ему вдруг захотелось обратно в Неаполь, где все эти кошмарные годы он имел дело с людьми, презиравшими изощренные словеса, но отвечавшими ударом на удар. Синьора Петрелли вывела его из задумчивости.
— Да никаких особых оснований. Просто — он был antipatico.
Что ж, подумал Брунетти, вновь услышав это слово, — так-то все же лучше, чем попусту играть в любезности. Стоит выволочь его на свет, это универсальное объяснение любой дисгармонии между людьми — что кто-то попросту antipatico, что между людьми не протянулось этой непостижимой ниточки приязни, — и предполагается, что все чудесным образом вдруг станет ясно. Впрочем, при всей невнятности и недостаточности этого слова ничего другого ему, похоже, тут не добиться.
— А что, антипатия была взаимной? — спросил он невозмутимо. — Маэстро тоже находил в вас что-то неприятное?
Она покосилась на Бретт Линч — та снова пила глоточками свой кофе. Брунетти не видел, возможно, между женщинами что-то и промелькнуло в это мгновение. Наконец, словно недовольная навязанной ей ролью, Петрелли взмахнула ладонью — узнаваемым сценическим жестом, еще из «Нормы», со снимка, напечатанного сегодняшними утренними газетами.
— Basta. Хватит с меня.
Брунетти зачарованно смотрел, как одним жестом она сбросила с себя груз лет — проворно вскочила на ноги, и куда только девалась жесткость застывших черт!
Она повернулась к нему:
— Вы все равно это узнаете, рано или поздно, так что лучше уж я сама вам все расскажу.
Тихонько звякнул фарфор — наверное, та, другая, поставила блюдечко на столик, — но он не сводил глаз с певицы.
— Он говорил, будто я лесбиянка, а Бретт называл моей любовницей. — Она выдержала паузу, желая увидеть его реакцию. Не увидев, продолжила. — Все началось на третий день репетиций. Напрямую он ничего не говорил — но то, каким тоном он разговаривал со мной и как отзывался о Бретт… — Она опять замолчала, выжидая, и опять ничего не дождалась. — В конце первой недели я что-то сказанула ему, возникла ссора, и в конце концов он объявил, что намерен написать моему мужу, — она поспешила поправиться, — бывшему мужу, — и сделала паузу, чтобы до Брунетти дошел весь смысл сказанного.
26 
