— Я никогда, слышите, никогда не был в квартире Дэвида Гаррисона! Если вам это наплел Малкольм, то он врет!
— Ты хочешь сказать, что и в бильярд с ним не играл?
— Да. То есть нет. Я хочу сказать — да, в бильярд я с ним играл, но...
— И травку курил.
— Но...
— Шон, — предостерегающе повысил голос Трит.
— Но я никого не убивал.
— А зачем ты пытался спустить в унитаз фотографии Уэйда Энтони? — спросил Уэбстер.
На лице Шона выступил холодный пот.
— О чем вы говорите?
— Когда мы вас накрыли, — пояснил Уэбстер, — ты спускал в унитаз фотографии Уэйда Энтони.
— А также лист бумаги, на котором был расписан его распорядок дня, — добавил Мартинес.
— Я не соображал, что делаю, — ответил Шон. — Я просто до смерти испугался.
— А зачем тебе вообще были нужны фотографии Уэйда Энтони? — поинтересовался Мартинес. — Ты что, решил основать клуб поклонников его теннисного таланта?
— Так, разговор окончен, — твердо сказал Трит.
— Да при чем тут вообще Уэйд Энтони? — недоуменно спросил Шон.
— Мой клиент — несовершеннолетний, — заметил адвокат, — так что даже не пытайтесь применять к нему эти ваши приемчики.
— Эдгар, вашего клиента ознакомили с его правами, — возразила заместитель окружного прокурора.
— Он несовершеннолетний...
— Ему семнадцать, думаю, он уже достаточно взрослый для того, чтобы все правильно понять.
— Уэйд Энтони... — Шон вдруг резко побледнел — О, господи!
— В чем дело? — осведомился Мартинес.
— Пойдем отсюда, Шон, — настаивал Трит.
— Этот говнюк меня подставил! — выкрикнул Шон. — Опять подставил.
— Какого именно говнюка ты имеешь в виду? — спросил Уэбстер.
— Какой же я был болван! — Шон закрыл лицо руками.
— Кто тебя подставил?— повторил вопрос Тома Мартинес.
— Малкольм Кэри! Теперь мне понятно, почему он попросил меня... Он хотел меня подставить. Как и в прошлый раз. О, боже, какой же я идиот!
— Если ты намерен говорить, сначала я должен решить вопрос о твоем иммунитете, — снова вмешался Трит.
— Смотря о ком пойдет речь. — Кэтрин была непреклонна.
— О ком ты собираешься говорить, Шон? — спросил Мартинес.
— Не отвечай ему! — приказал адвокат. — Хорошо, я позволю моему клиенту дать показания, но при одном условии: все, что он скажет, нельзя будет использовать в суде. Если, конечно, мы не заключим сделку.
— Нет, так не пойдет.
— Значит, вы собираетесь идти в суд с Малкольмом Кэри в качестве главного свидетеля? Ну что ж, успехов, — ехидно заметил Эдгар Рэй Трит.
— Может, мы хотя бы выслушаем Шона? — предложил Мартинес.
— Просто выслушивать его — бессмысленно, — возразила Кэтрин Виллард. — Если мы не заключим сделку, все, что он скажет, нельзя будет использовать в качестве свидетельских показаний.
— Но мы ничего и не потеряем, — продолжал гнуть свое Мартинес. — Придется в суде опираться на показания Кэри — только и всего.
— Ваши слова о сделке были весьма разумны, Кейт, — снова напомнил о себе Трит.
— Кэтрин!
— Ну так как, может, договоримся? — нажимал адвокат.
Кэтрин Виллард сделала руками неопределенный жест.
— Будем считать, что это знак согласия, — резюмировал Трит.
— А теперь расскажи нам про Дэвида Гаррисона, Шон, — попросил Уэбстер.
— Я ничего не знаю про Дэвида Гаррисона. Об этом-то я вам и толкую.
— Он ведь был братом твоей подружки, верно?
Шон ничего не ответил, но лицо его стало пунцовым.
— Мы имеем в виду Жанин Гаррисон, — уточнил на всякий случай Мартинес. — Только не считай нас дураками и не говори, что ты ее не знаешь.
— Конечно, я ее знаю — она мой партнер по теннису.
— Шон, ты же всем в колледже трепал, что у тебя с ней роман, — напомнил Уэбстер.
— Мы с Жанин просто друзья.
— Насколько нам известно, своим товарищам ты преподносил ваши отношения совсем по-другому.
Шон снова вспотел.
— Слухи про нас пошли, что правда то правда. Ну, может, я им немножко подыграл — признаю. Но это вовсе не означает...
— Послушай меня, Шон, — прервал его Мартинес. — Тебе семнадцать лет, а ей двадцать восемь. Если вы оба были замешаны в каком-то грязном деле, то угадай, кто из вас двоих заплатит за это по полной программе?
— У нас с ней вообще не было никаких дел, а тем более грязных!
С лица Шона продолжал градом катиться пот.
— И ты думаешь, мы тебе поверим? — с усмешкой спросил Уэбстер.