130 
Позже, лежа на полу, Адан говорит:
— Я хочу увидеть тебя снова.
— Это можно устроить.
Это ведь ее профессия.
Тио сидит в камере.
Предъявление обвинений произошло совсем не так, как он предполагал.
— Не понимаю, почему мне приписывают кокаиновый бизнес, — говорит он, сидя на скамье подсудимых. — Я дилер по машинам. Про торговлю наркотиками я знаю только то, что прочитал в газетах.
Публика в зале суда смеется.
И судья выносит решение — суд присяжных. А пока — никакого залога. Опасный преступник, говорит судья, а потому, несомненно, велик риск побега. Особенно в Гвадалахаре, где, как заявлено, у подсудимого имеются влиятельные друзья в органах правосудия. И его в наручниках сажают в военный самолет и перевозят в Мехико. Под специальным прикрытием провожают от самолета в автофургон с тонированными стеклами. А потом в тюрьму Алмолойа, в одиночную камеру.
Где от холода у Тио ноют кости.
А мучительная потребность в крэке грызет внутренности, будто голодный пес.
Но хуже всего — злоба.
Ярость из-за предательства.
Предательства его союзников — потому что наверняка кто-то в высших кругах предал его, раз он очутился в этой камере.
Этот hijo de puta [93] в Лос-Пиносе, которого мы купили, за которого заплатили и посадили на такой пост! Победа на выборах, украденная у Карденаса, куплена на мои деньги. Я заставил картель выложить эти миллионы, а он и его брат меня взяли и предали! Беспородные шлюхи, cabrones, lambriosos! [94]
А американцы? Американцы, которым я помогал в их войне против коммунистов. Они тоже предали меня.
А этот Гуэро Мендес? Он украл мою любовь. Живет с женщиной, которая должна быть моей, и детьми, которые должны бы быть моими.
И Пилар, эта сука, тоже предала меня.
Тио сидит на полу камеры, обхватив колени руками, раскачиваясь взад-вперед от неистового желания наркотика и ярости. Только через день ему удается найти тюремщика, который продает ему крэк. Тио вдыхает упоительный дым, задерживает в легких. Пусть как следует пропитает ему мозг. Крэк принесет эйфорию, а следом — ясность.
Теперь Тио видит все четко.
Месть.
Мендесу.
И Пилар.
Тио с улыбкой засыпает.
Фабиан Мартинес, он же Эль Тибурон, Акула, — хладнокровный, беспощадный убийца.
Этот хуниор стал одним из главных sicarios Рауля, его самым искусным киллером. Редактора газеты в Тихуане, чье журналистское расследование стало им досаждать, Эль Тибурон снял с первого выстрела, словно мишень в видеоигре. А неудачливого калифорнийского серфингиста, обкуренного болвана, который сбросил на пляже рядом с Росарито три тонны yerba и позабыл заплатить взнос за разгрузку, Эль Тибурон сшиб, как воздушный шарик, а потом отправился на вечеринку. И тех троих, совсем уж законченных идиотов, pendejos из Дуранго, которые совершили tombe, грабеж и убийство при перевозке наркотиков, когда гарантию обеспечивали Баррера, — Эль Тибурон смыл очередью из «АК» с улицы, будто дерьмо собачье, потом облил бензином трупы, поджег, и они горели, как luminarias [95]. Местные пожарники побоялись — и небезосновательно — тушить пламя; говорили, что двое из парней еще дышали, когда Эль Тибурон бросил зажженную спичку.
— Чушь собачья, — возражал Фабиан. — Я зажигалкой пользовался.
Да какая, собственно, разница.
Убивает он без малейшей жалости или угрызений совести.
Что нам и требуется, думает сейчас Рауль, сидя с парнем в машине. Он просит Фабиана оказать ему услугу.
— Мы хотим, чтобы теперь ты возил наличные Гуэро Мендесу, — говорит ему Рауль. — Станешь новым курьером.
— И все? — уточняет Фабиан.
А он думал, речь пойдет кое о чем другом, о мокром деле, об убийстве, крепко и сладко будоражащем кровь.
Честно говоря, кое-что другое подразумевается тоже.
Для Пилар дети — любовь всей ее жизни.
Она как мадонна с трехлетней дочкой и малюткой сыном, лицо и тело расцвели, глаза смотрят умно, независимо, чего не было прежде. Сидя на бортике бассейна, Пилар болтает босыми ногами в воде.
— Дети — la sonrisa de mi corazon (улыбка моего сердца), — сообщает она Фабиану Мартинесу. И добавляет многозначительно и печально: — А мой муж нет.
У Фабиана мелькает мысль, что estancia [96] у Гуэро Мендеса роскошный.
Шик traficante — так доверительно называет это Пилар в разговоре с Фабианом, даже не пытаясь скрыть своего презрения.
130 
