.
Очередная сказка о Золушке 
204 
От напора многометровых толщ породы потрескивает крепь. Кое-где выступает вечная мерзлота, ноги скользят по ней. Работает нацсмена.
На Алдан прибыли десятки якутов-скотоводов и охотников. Поначалу они в ужасе убегали от трактора, спущенные в шахту боялись тачечного скрипа, но, со временем, привыкли и теперь трудятся по-ударному.
Несколько девушек-якуток работают откатчицами, их отговаривали от тяжёлого труда, но они добились своего и легко справляются с нормой. Бывшие батрачки у богачей-тойонов, привыкшие работать, они не отставали от мужчин в селе.
В одной из просечек возилась с тачкой Феклуша Павлова. Отвалилось колесо. Егор помог ей исправить поломку. Маленькая крепкая девушка благодарно улыбнулась, сверкнула узкими глазами в свете бленды.
— Пасиба, осень пасиба, — говорила она по-русски ещё плохо.
Егор знал, что Фёкла круглая сирота, выросла в нищете. За пять лет работы на Алдане она стала ударницей и членом ЯЦИК.
Пётр Вагин кайлит сразу в четырёх забоях. Обрушит в одном гору песков, пока откатчики их вывозят и завешивают огнива, он успевает сделать то же самое ещё в трёх и, без передыху, возвращается в первый.
Петя спокойно и уверенно делает подкалку над скалой-полотном: со стуком валятся под ноги мокрые валуны, пески сами рушатся под точными и, казалось бы, несильными ударами кайла. Егор повесил бленду на стойку крепления и тронул Вагина за плечо.
— Дай помахаю, вспомню забойское дело.
Петя весело ощерился, нехотя протянул кайло.
— Давай гони без сбоя, по-стахановски. Эх, Егор! — он потянулся и мечтательно проговорил: — Насмотрелся я в столице таких чудес, даже и не верю сейчас, что всё это со мною было. Видывал парад на Красной площади, в небе стаи аэропланов, вожди с Мавзолея мне махали руками…
— Прям уж, тебе!
— А кому же ещё? Потом нас возили на экскурсии по заводам, катали в метро. Вот, где красотища! Наши шахты, по сравнению с ними — мышиные норы. Там механизация высшая. Потом с самим Орджоникидзе вот, как с тобой говорил, руку ему жал.
А после, на курорт нас в Крым отправили: музыка, пальмы кругом, барышни нарядные гуляют по бережку. Ух! Думаю, ай да Вагин! До какой жизни ты поднялся… Да, браток…
Отвык ты от кайла, Егорша, — он выхватил из рук помощника инструмент и нанёс им несколько мощных ударов, породах загрохотала, ссыпаясь в большую кучу.
— Мастер! — подивился Быков. — Вот это, я понимаю, работа! Не то, что я, с бумаженциями вожусь.
— А ты в мою смену определяйся, — посерьёзнел Вагин, — мы наворотим с тобой почище Стаханова. Отбойные молотки привезли. Скоро такое будет — страх подумать. Давай?!
— А что, и пойду.
— Хорошо! — обрадовался Вагин. — Я сегодня же замолвлю словечко завшахтой. С карандашом могёт любая девка бегать, а ты, при такой силе, не имеешь правов. В общем, завтра я в ночь выхожу. Распределим забои и попрём выколупывать золото у чертей подземных. Хо-хо-хо-о!
В забойщики Егора отпустили с трудом. Только он начал работать в шахте, как отправили Тоню, в приказном порядке, на шестимесячные курсы в Москву учиться по линии культпросвета.
Пришлось ему метаться между Косарёвкой и домом, забирать детей от Моисеихи после дневных смен, а после ночных — провожать в школу.
Но дело пошло. Скоро добился звания стахановца. Замелькала его фамилия во всех восьмидесяти стенгазетах приисков, и несколько раз её даже упоминали в «Алданском рабочем».
Егор не только кайлил породу, но и скрупулёзно изучал строение россыпного месторождения, вёл геологические тетради, рисовал схемы залегания песков, пытался сам разобраться в секретах Тальвега — древнего русла реки, когда-то своевольно сформировавшей богатые золотые струи. И надёжно их упрятавшей.
Постепенно, ошибаясь, мучаясь, перечитывая горы книг по геологии, Егор всё отчётливее, благодаря своей интуиции, своему старательскому опыту, приобретённому с помощью таких специалистов, как Парфёнов и Зайцев, постигал таинство наносных отложений.
Уже не раз удивлял Быков руководителей точно выверенными прогнозами, и, в конце концов, он был назначен начальником отдела разведок треста.
Через неделю Егор взвыл от тоски и писанины. Жизнь наверху шла размеренно. Никто никуда не спешил. Женщины трещали в камералке дни напролёт о платьях и мужиках, мужики подолгу курили, трепались о чём угодно, только не интересовались служебными делами.
204 
