103 
Каждый хранил своё золото в изголовье под шкурами, воровать друг у друга страшились. Кондратьев, не надеясь на дружков, свой тулун закопал под нарами. Егор нечаянно его нашёл, но трогать до поры не стал.
Зима подступала. Всё реже удача сопутствовала разбойникам, и всё голоднее становилось в их жилье. Тогда они приноровились постреливать домашних оленей тунгусского князька, скрывающегося от новой власти в тайге.
Однажды ночью Егор, спящий у двери, почуял запах дыма. Он тихо встал, глянул в бойницу. В отсветах подожженной передней стенки и двери землянки увидел людей с винтовками наперевес. Егор кинулся под нары.
Торопливо отвалил плаху своей норы и заполз туда, закрыв за собой вход. Глухо затукали выстрелы. Быков пробрался до конца норы и отвалил плечом глыбу смёрзшегося мха. Снег сыпанул за шиворот. Егор встал за кустами и глянул вниз по склону.
Подручные тунгусского князька добили выбежавших бандитов, покидали их трупы в огонь и уехали на оленях. Вздрагивая от озноба, Егор быстро спустился. Опаляя волосы в пламени, выволок за ногу отяжелевшего Антипа.
Ключ был на месте. Быков, вооружившись широкой лыжей, закидал снегом огонь. К утру уставший до полусмерти Егор собрал золото, нашёл винтовку с обугленными прикладами и встал на лыжи.
Истолчённый ногами снег пятнился кровью, поблёскивала в обгоревших ножнах шашка Кондратьева. Старатель был в полуобморочном состоянии. Болело растревоженное плечо, саднили покрытые волдырями руки…
Быков оглянулся от ручья, поправил свой сидор за плечами, заранее приготовленный для дороги и ухороненный в ельнике. Ещё долго его преследовал сладкий дух горелого мяса. Лыжня неспешно вилась к Ларинскому тракту.
Глаза Егора обшаривали окрестности в поисках людского жилья. Наступала морозная ночь, а спичек у Быкова не было. Он попробовал зарыться в снег, но не выдержал…
И опять шёл под луной, не ведая куда. В свете нарождающегося дня выбрел на санную дорогу. Бросил лыжи и, шатаясь, пошёл по ней, опираясь на приклад винтовки, как на костыль.
Очнулся на санях закутанный в долгополый овчинный тулуп. На передке сидел молодой парень, ровесник Егора. Он резво гнал лошадей, оглядываясь на сморенного попутчика, и, когда тот ворохнулся, задорно крикнул:
— Потерпи, браток! Скоро будет деревня. Отогрею тебя, откормлю. Ох, и страшен же ты, как чёрт. Я испугался до смерти, увидев тебя на дороге.
Егор лапнул тулуны с золотом в сидоре. Они были на месте, и сразу отлегло от сердца. Руки, красные и опухшие, горели огнём, видимо, незнакомец растирал их снегом.
Перед Ларинском уже оклемавшийся за дорогу Егор вынул тулуны с золотом и незаметно для возчика метнул их прямо за обнаженный комель приметного дерева.
Потом отлёживался в доме Алёшки Портнова, подобравшего его в тайге.
Через неделю Быков убежал от приветливой семьи Портновых. Забрал золото и сел в поезд. Расспросил попутчиков, как попасть в Зею. На одной станции угодил в кутузку. При обыске у него нашли золото.
На допросе попросил сообщить в Зею Балахину, что везёт тому привет от Сохача из Якутии.
Вскоре Балахин прибыл. Он долго беседовал с Егором прямо в камере, расспрашивал об Игнатии Парфёнове, Кацумато и скитаниях по тайге. На второй день принёс в камеру сидор Егора и вытащил из него тулун с золотом.
— Вот тебе пять фунтов, харчи на дорогу и всё необходимое. Возвращайся в Манчжурию. Постарайся в Харбине связаться с японцем и продолжить учебу у него в школе. Ясно, Быков?
— Куда уж ясней, — хмыкнул Егор. — Кацумато на мякине не проведёшь. Могу и не оправдать то, на что вы рассчитываете.
— А ты будь попроще, разгульнее. Как Игнатий. Не делай логичных поступков. Нам нужна картотека агентуры. Если сможешь её добыть — великое дело для своей родины сотворишь. Ты же русский и должен помнить об этом.
— Я помню… Не подумайте, что торгуюсь, но, ежели я приволоку эту картотеку, смогу ли я остаться в России и привезти сюда мать с братом и сестрой?
— Сможешь. Ты за отца не в ответе.
Егор разглядывал Балахина. Жёлтое от усталости лицо прорезано ранними морщинами, глаза проницательны и умны, жёстко сведены обветренные губы. Видно, изматывал и не щадил себя.
— Ладно, попробую, — пообещал Егор.
Глухой ночью пересёк границу. У толстопузого и боязливого лавочника, который переправлял его весной через реку, купил тёплую одежду и лошадь. К отцу заехать не решился. Вскоре был в доме Парфёнова на окраине Харбина. Неотвратимо подступал тысяча девятьсот двадцать пятый год.
103 
