144 
— Волчонка? Короля? Ах, шевалье, вы сходите с ума!
— Напротив, я никогда не был так умен, как сейчас. Значит, ты не знаешь, что хочет сделать со мной этот достойный сын Людовика Справедливого?..[*] Но черт возьми, таковы уж правила политики!.. Он хочет упрятать меня в Бастилию…
— За что же? — вскричал Рауль, пораженный тем, что услышал.
— За что? А за то, что я высказал ему когда-то в Блуа… Я погорячился тогда, и он не забыл…
— Что же вы сказали ему?
— Что он скуп, глуп и труслив.
— Боже мой! Неужели такие слова могли вырваться у вас?
— Слова, может быть, были не те, но смысл именно такой.
— Но король мог арестовать вас тогда же!
— А кому бы он приказал? Ведь я командовал тогда мушкетерами; я должен был сам отвести себя в тюрьму. На это я никак бы не согласился и стал бы сопротивляться самому себе. А потом я уехал в Англию, и д’Артаньяна как не бывало. Теперь кардинал умер или умирает. Узнали, что я здесь, в Париже, и вот меня хватают.
— Так кардинал был вашим покровителем?
— Кардинал знал меня. Кое-что ему было известно обо мне, а мне о нем… Мы ценили друг друга… Когда же он отдавал дьяволу душу, то должно быть, посоветовал Анне Австрийской спрятать меня в надежное место. Иди скорее к отцу и расскажи ему обо всем. Прощай!
— Дорогой д’Артаньян, — сказал Рауль, печально посмотрев в окно. — Вы не можете даже бежать.
— Почему?
— Там внизу вас ожидает офицер из швейцарцев.
— Ну так что?
— Он арестует вас.
Д’Артаньян расхохотался.
— О, я знаю, вы будете сопротивляться, сразитесь с ним, одолеете его, но ведь это бунт, а вы офицер и должны соблюдать дисциплину.
— Какой ты еще ребенок! Черт возьми! Сколько благородства и рассудительности! — воскликнул д’Артаньян.
— Вы согласны со мной?
— Да, но я не пойду на улицу, где стоит этот дуралей, а исчезну через заднюю калитку. У меня в конюшне лошадь, и притом хорошая. Я загоню ее — мои средства позволяют мне это — и, меняя лошадей, доберусь до Булони за одиннадцать часов. Я знаю дорогу… Скажи только отцу, Рауль…
— Что?
— Передай ему… что то, о чем он знает, спрятано у Планше… все, кроме одной пятой…
— Но берегитесь, шевалье. Если вы убежите, то скажут… что вы струсили.
— Кто посмеет сказать это?
— Да хотя бы сам король.
— Что же? Он скажет правду… я действительно боюсь.
— И потом… что вы признали себя виновным…
— В чем?
— В преступлениях, в которых вас обвинят.
— Опять правда!.. Так ты советуешь мне просто отправиться в Бастилию?
— Граф де Ла Фер посоветовал бы то же самое.
— Черт возьми, я и сам это знаю, — сказал д’Артаньян в раздумье. — Ты прав, мне не следует бежать. Однако если меня засадят в Бастилию?..
— Мы освободим вас, — отвечал Рауль спокойно и твердо.
— Черт возьми! — вскричал д’Артаньян, беря Рауля за обе руки. — Ты отлично сказал, друг мой! Настоящий Атос! Хорошо, я иду! Не забудь моего последнего поручения!
— Кроме одной пятой, — повторил Рауль.
— Да, ты славный юноша. Прибавь еще, что если вы не освободите меня из Бастилии и я умру там… такие случаи бывали, а я буду скверным узником, хоть человек я и не плохой… то три пятых я оставлю тебе, а одну пятую твоему отцу.
— Шевалье!
— Черт возьми! От заупокойной я вас освобождаю.
Д’Артаньян снял со стены перевязь, прицепил шпагу, взял шляпу, к которой было приколото новое перо, и протянул руки Раулю. Тот бросился в его объятия.
Проходя по лавке, мушкетер взглянул на приказчиков, которые смотрели на эту сцену со смешанным чувством гордости и страха; затем, запустив руку в ящик с коринкою, он направился к офицеру, который с видом философа ждал у дверей лавки.
— Ба, знакомое лицо!.. Это вы, Фридрих? — весело вскричал мушкетер. — Эге, мы начинаем арестовывать друзей!
— Арестовывать! — прошептали приказчики.
— Здравствуйте, господин д’Артаньян, — сказал швейцарец.
— Должен ли я вам отдать свою шпагу? Предупреждаю, что она длинная и тяжелая. Оставьте мне ее до Лувра: у меня глупый вид, когда я иду по улице без шпаги, а у вас будет еще глупее, если вы пойдете с двумя шпагами.
— Король ничего не говорил об этом, — ответил швейцарец. — Можете оставить шпагу при себе.
— Очень милостиво со стороны короля. Идем!..
144 
