А Саманта не плакала, ни тогда, ни сейчас. Она была бледна, ее бил озноб, от слабости она даже не могла шевелить руками, но глаза ее были сухи. Возложив на себя запрет плакать, она так наказала себя за смерть матери и за страдания отца.
— А маленькая я была просто ужас какой-то! — говорила между тем Саманта. — Эгоистка, требовательная, и хотела, чтобы все всегда было по-моему. Один раз мама купила мне пару замечательных вельветовых ботиночек, а я была такая противная, что не хотела их даже примерить. Я хотела красные кожаные…
— И что сделала твоя мама?
— Она сказала, что не поедет обратно в такую даль, чтобы купить мне другие ботиночки. Сказала, что не собирается вырастить какую-то примадонну и что мне нужно брать, что дают.
— Ну и получила ты свои красные ботиночки? — мягко спросил Майк, которому вовсе не нравилась вся эта история. Это уже была третья история из серии, где она выступала в роли ребенка-дьявола, а не обычного немного избалованного дитяти.
— Да, конечно. На следующий день я сказала матери, какие замечательные у нее волосы и какие голубые глаза. И как я рада, что она не выглядит такой старой, как мамы моих подруг, которые все без исключения толстые и страшные. Она улыбнулась и спросила, что я имею в виду. Ну а я ответила, что все вспоминаю одно платье на витрине магазина «Стивард», которое бы так хорошо на ней сидело.
— И она тебя вновь отвезла в город?
— Она заявила, что такая тонкая лесть и такая выдумка ради того, чтобы добиться желаемого — достойны вознаграждения. Однако предупредила меня, что если в витрине магазина не окажется такого платья, то я пожалею о затеянном.
— Надеюсь, платье оказалось не выдумкой?
— Я прямо вспотела, пока мы ехали в город. Вдруг на витрине магазина окажутся лишь мужские вещи! Но «Стивард» не подвел меня. Мама купила платье, а я получила свои ботиночки. — Саманта немного помолчала. — Ее похоронили в этом платье…
Майк продолжал обнимать ее, гладить по голове, выслушивать одну историю за другой, но с каждым новым самообвинением Саманты он сжимал губы все жестче. Блэр предложила ей подлечиться. Лечиться от чего? Как? Чтобы какой-то врач твердил и твердил ей, что она не причастна к смерти своей матери, к депрессии отца?! Нужно было нечто гораздо большее, чем какие-то слова, чтобы Саманта поверила, что в случившемся нет ее вины.
Среди всего остального у нее промелькнул рассказ и о том, как ее отец привел для знакомства Ричарда Симса. Майку стоило задать лишь несколько вопросов, чтобы убедиться: она вышла замуж за Ричарда в основном потому, что этого желал ее отец. А почему бы и нет? Она ведь посвятила отцу свою жизнь, от двенадцати до двадцати трех лет, чтобы как-то компенсировать ту боль, которую, как она считала, принесла ему. Так почему бы не выйти замуж, если это доставит ему радость.
Адвокат ее отца сказал, что Саманта забросила личную жизнь и все время отдавала своему отцу, пытаясь вывести его из состояния депрессии. И настолько замкнулась в себе, что адвокат решил, будто она стала жертвой сексуального нападения отца. Однако ему не хотелось быть замешанным в этом деле, так что он даже и не стремился докопаться до истины.
Да, подумал Майк, с тех пор, как она потеряла мать, — а та была ее лучшим другом, — с тех самых пор, с двенадцати лет, ей не к кому было обратиться в горе и печали. Однако она делала все, чтобы быть хорошей девочкой, чтобы вернуть себе отцовскую любовь. Поэтому было вполне объяснимо, что она вышла замуж за того, за кого хотел ее отец. Может, она считала, что тогда он ее вновь полюбит…
И когда ее семейная жизнь не состоялась, ей опять-таки не к кому было обратиться. Не могла же она позвонить отцу и сказать, что муж, которого он ей выбрал, использует ее как вьючное животное. А ведь это Дейв Эллиот, как выяснил Майк, вложил необходимые деньги, чтобы Ричард стал компаньоном в той компании, где он работал. С самого детства Сэм росла изолированной от мира. Она так и не научилась заводить себе знакомства, у нее не было друзей, которым она могла бы излить душу.
Вспоминая о первом месяце, который Саманта провела в его доме, он теперь окончательно понял, почему она находилась в состоянии депрессии, почему старалась запереться в своей комнате и не выходить из нее. Ей хотелось замкнуться в комнате отца, думал Майк. Ей нужен был отец, пока он был живой, но когда он умер… Почему она все еще продолжала искать его во всем?..
Его все больше мучил вопрос, чем же ей помочь. Что сделать, чтобы доказать, что она не виновата ни в смерти матери, ни в добровольном затворничестве отца? Майк слышал, что депрессивное состояние — это не что иное, как гнев, направленный внутрь себя. Что же ему предпринять, чтобы направить этот гнев вовне? Он даже хотел, чтобы она начала бить посуду, ругать отца за то, что тот ее бросил, проклинать мужа за то, что испортил ей жизнь. Он мечтал, чтобы она просто заревела.