Последние отзывы

  178  

— Ваше имя, фамилия, возраст и род занятий? — задал вопрос капитан д'Отанкур.

— Меня зовут Людовик-Антуан-Генрих де Бурбон, герцог Энгиенский, рожден 2 августа 1772 года в Шантийи, — ответил принц.

— Когда вы покинули пределы Франции?

— Точно сказать не могу, но думаю, что 16 июля 1789 года, вместе с моим дедом принцем Конде, отцом герцогом Бурбонским, графом Артуал его детьми.

— Где вы жили после того, как покинули Францию?

— После отъезда из Франции я последовал за родней из Бергена в Брюссель, оттуда мы направились в Турин, к королю Сардинии, где прожили около шестнадцати месяцев, оттуда вместе с родителями я уехал в Вормс, жил в его окрестностях на берегу Рейна; затем, когда была сформирована армия Конде, я вступил в нее, а до этого проделал кампанию 1792 года в Брабанте с войсками герцога Бурбонского, в армии герцога Альбера.

— Где вы обосновались после того, как между французской республикой и австрийским императором был заключен мир?

— Мы закончили последнюю кампанию в окрестностях Гратца; там армия Конде, состоявшая на английском довольствии, была распущена. Я добровольно остался в Гратце на восемь-девять месяцев, ожидая новостей от деда, отправившегося в Англию и обсуждавшего там вопрос о моем содержании. В это время я испросил разрешения кардинала де Рогана на переезд в его владения, в Эттенгейм на Брисгау. В течение двух лет я жил там. После смерти кардинала я официально попросил у баденского курфюста позволить мне остаться, и такое разрешение было мне дано.

— Бывали ли вы когда-нибудь в Англии, предлагала ли эта держава вам содержание?

— Я никогда не был в Англии, однако Англия выплачивает мне содержание, и это — единственный источник моих доходов.

— Поддерживаете ли вы отношения с французскими принцами, укрывшимися в Лондоне, и давно ли вы виделись с ними?

— Естественно, я веду переписку с отцом и дедом, но я не видел их, насколько помнится, с 1794 или 95 года.

— В каком чине вы служили в армии Конде?

— Командира передового отряда; а до 1796 года я служил волонтером в штаб-квартире моего деда.

— Знаете ли вы генерала Пишегрю?

— Насколько помню, я никогда его не видел, не имел с ним никаких сношений; знаю, что он хотел увидеться со мной, но я рад, что этого не произошло, потому что, говорят, он пытался воспользоваться какими-то гнусными средствами.

— Знаете ли вы господина Дюмурье и связаны ли вы с ним?

— Знаю не больше, чем Пишегрю, я никогда его не видел.

— Не посылали ли вы после заключения мира писем во Французскую Республику?

— Я писал нескольким друзьям, но письма такого содержания, которое не может беспокоить правительство.

На этом капитан д'Отанкур закончил допрос, подписал его, а за ним поставили свои подписи командир эскадрона Жакен, лейтенант Нуаро, два жандарма и герцог Энгиенский.

Но прежде чем поставить подпись, герцог приписал шесть следующих строчек:

«Прежде чем подписать данный протокол, я настоятельно прошу предоставить мне приватную аудиенцию у первого консула. Мое имя, ранг, мой образ мыслей и ужасающее положение, в котором я нахожусь, вселяют в меня надежду, что он не откажет в моей просьбе.

Людовик-А.-Г. де Бурбон» ^[160]

На это время Бонапарт укрылся в Мальмезоне и велел не беспокоить его. Именно туда он обыкновенно сбегал, когда хотел остаться наедине со своими мыслями.

Г-жа Бонапарт, молодая королева Гортензия и вся женская половина двора были в отчаянии. Симпатии этих дам были совершенно роялистскими. Несколько раз Жозефина, не боясь дурного настроения Бонапарта, вторгалась к нему и упорно донимала вопросами.

Бонапарт отвечал ей преувеличенно грубо:

— Замолчите и оставьте меня в покое, вы — женщины и ничего не смыслите в политике.

Сам же он вечером двадцатого марта был рассеян, подчеркнуто невозмутим, прогуливался, размашисто шагая, держа, по обыкновению, руки за спиной и наклонив голову. Наконец сел за стол, на котором были расставлены шахматные фигуры, и громко спросил:

— Может, кто-то из дам составит мне партию в шахматы?

Г-жа де Ремюза поднялась, села напротив Бонапарта, но через несколько минут он бросил игру и, не извинившись перед ней, вышел.

Чтобы наконец развязаться с собственной затеей, Бонапарт и накинулся, как мы видели, на впавшего в отчаяние Мюрата.

Между тем по окончании допроса принц был настолько истомлен, что мгновенно уснул. Но едва прошел час, как в его комнату снова вошли.

  178