74 
— Поможет ли Энни новая химиотерапия? Полли нахмурила лоб:
— Ты уверен, что именно этот вопрос нужно задать?
— Бросай камни.
— Нет. Раз это твой вопрос, ты и бросай.
Он бросил. Подняв глаза, увидел, что открылся только один камень — с черной «Н». Как и камень с кольцами у Полли, он лежал дальше всех.
Она взглянула на него. Он заметил, что ее рука стала теребить край юбки. Она наклонилась, чтобы собрать камни в одну кучку.
— Боюсь, по одному камню ты ничего не прочтешь. Придется еще раз бросить.
Он схватил ее за руку:
— Ты говоришь неправду. Что означает этот камень?
— Ничего. По одному камню ничего нельзя прочесть.
— Не обманывай
— Правда.
— Он говорит НЕТ, верно? Впрочем, незачем было спрашивать. И так ясно. — Он отпустил ее руку.
Она принялась собирать камни и складывать их в мешочек. Наконец, остался только один, черный.
— Что означает этот камень? — снова спросил он.
— Горе. — Ее голос звучал приглушенно. — Разлука. Сиротство.
— Так… Ну… Да… — Он поднял голову и посмотрел на крышу, прикидывая, сколько плиток шифера понадобится, чтобы убрать солнечный свет, лившийся на пол. Одна? Двадцать? Будет ли это когда-нибудь сделано? Если кто-нибудь залезет на крышу, чтобы залатать прореху, не рухнет ли вся постройка?
— Прости, — сказала Полли. — Это было глупо с моей стороны. Я вообще тупая. Плохо соображаю.
— Ты не виновата. Она умирает. И мы это знаем.
— Но мне хотелось, чтобы сегодняшний день стал для тебя особенным. Чтобы ты хоть на несколько часов забыл обо всем. И зачем только я взяла эти камни. Я не предполагала, что ты спросишь… Но ты не мог не спросить… Как глупо! Как глупо!
— Перестань.
— Я сделала только хуже.
— Хуже не бывает.
— Бывает. И это из-за меня.
— Нет.
— О, Колин…
Он посмотрел на нее и с удивлением обнаружил, что его боль отразилась на ее лице. Его глаза стали ее глазами, его слезы ее слезами, его горестные морщины, выдававшие его горе, прорезали ее гладкую кожу.
Он подумал «нет, я не должен», когда протянул руки и взял в ладони ее лицо. Он подумал «нет, я не буду», когда стал целовать ее. Он думал «Энни, Энни», когда увлек ее на пол, когда она склонилась над ним, когда его рот искал ее груди, которые она высвободила для него — для него, — даже когда его руки поднимали кверху ее юбку, стягивали ее трусы, стаскивали его собственные трусы, звали ее к нему, побуждали сесть на него. Он нуждался в ней, желал ее, жаркую, мягкую, какое она чудо, совсем не робкая, как он думал, а открывшаяся ему, любящая. Сначала охавшая от странности ощущений, а потом она перевернулась вместе с ним, приподнялась навстречу ему, ласкала его голую спину, обхватила его ягодицы, заставляла войти в нее глубже, глубже и глубже, а ее глаза неотрывно смотрели на него, влажные от счастья и любви, в то время как вся его энергия набирала силу от удовольствия, которое давало ее тело, из его жара, из влаги, из шелковой темницы, которая держала его, желала его так же, как желал он, желал он, желал он, крича «Энни! Энн!», и достиг оргазма внутри тела ее подружки.
Колин выпил четвертый стакан. Ему хотелось обвинить во всем ее, хотя он понимал, что виноват он сам. Сучка, подумал он, не могла сохранить верность Энни. Даже не попыталась его остановить, разделась и позволила ему все, не сопротивляясь, не произнося ни единого слова раскаяния.
Но когда, крикнув «Энни!», он открыл глаза, то понял, какой удар нанес Полли. Что же, поделом ей, чтобы не совращала женатого мужчину. Он решил, что она нарочно принесла камни Что все рассчитала заранее. И не важно, как они упали, когда он бросил их на пол, она все равно сказала бы, что у него не остается никакой надежды. Она ведьма, эта Полли. И знала, что делает. Вот все и подстроила.
Колин понимал, что его «прости» не могло искупить его грехи, совершенные против Полли Яркин в тот весенний день в Дальнем Черном Амбаре и во все последующие. Ведь она протянула ему руку дружбы, хотя ей нужна была не дружба, а его любовь, и ей это было трудно, и тогда, и потом, а он отворачивался, чтобы наказать ее, потому что у него не хватало мужества признаться самому себе в собственной подлости.
И вот теперь она отдала тот самый камень с кольцами, положила его, а вместе с ним и все свои надежды на будущее счастье, на могилу Энни. Он понимал, что это еще один акт раскаяния, попытка заплатить за грех, в котором она играла лишь второстепенную роль. И это несправедливо.
74 
