– Потом? Тебе уже интересно, что будет потом? Не терпится опять повидать свою девушку? Кантор, может бросил бы ты все это к хренам, и остался здесь? И ты был бы счастлив, и мне было бы спокойнее, и не маячил бы в твоем будущем палач-голдианец…
– Амарго, – разозлился Кантор, – А у тебя в родословной дятлов не было?
– Понятно. Так я и думал. Что ж, скажу тебе, что будет потом. В Ортан ты вряд ли еще попадешь, поскольку Пассионарио забирает тебя в свою личную охрану.
– Как – забирает?
– А так, как он обычно это делает. Смотрит на меня неотразимым взглядом, улыбается и говорит этак скромно и виновато: «Амарго, у меня к тебе большая личная просьба…» И ведь никакой амулет не помогает, не нахожу в себе сил ему отказать. Но если не хочешь, откажись сам, я настаивать не буду. В этом нет никакой реальной необходимости, так что если не хочешь – обойдется наш лидер без тебя.
– Да я не против, просто не могу понять – зачем?
– Я тоже не знаю. Может, чтобы было с кем поговорить, молодость вспомнить. А может, чтобы продолжить обучение музыке, мало ли что ему могло в голову взбрести. Или просто хочет иметь рядом хоть одного человека, кроме меня, который не смотрит на него влюбленными глазами и воспринимает его реально. Сам у него и спросишь. А может, он все не может отказаться от мысли перетащить тебя в отдел пропаганды.
Кантор молча показал командиру два пальца, давая понять, как он относится к подобному предложению.
– Ты это ему покажи, – проворчал Амарго. – У тебя все?
– Да, в общем, все… – Кантор подумал, сказать, или не стоит, но все-таки не удержался. – Знаешь, кого я вчера видел на рынке? Карлоса.
– А кто это?
– Ты что, не помнишь? Театр Карлоса. Я еще у них в мюзикле пел, и свой портрет ему подарил на память, когда он меня уволил.
– А-а, помню, помню. Он побоялся неприятностей и сделался законопослушным и верноподданным гражданином, какие-то идиотские патриотические пьесы ставил… а здесь он что делает?
– Попрошайничает на рынке. Спился Карлос. Сгорел. Практически полностью.
– Так что, – хмыкнул Амарго, – Ничего он не выгадал своим предательством?
– А это и невозможно. Ты помнишь, как все удивлялись, когда меня посадили? А ведь ничего удивительного в этом нет. У меня не было особого выбора. Либо, как я, либо, как Карлос. Настоящий бард не может… так, как он. То ли он этого не знал, то ли сознательно выбрал, чтобы хотя бы семью спасти… не знаю. Но если бы и я согласился сначала переделать гимн, как от меня требовали, потом писать патриотические песни, потом еще что-нибудь подобное, я бы тоже кончил так же, как Карлос. Спился бы, или на наркотики присел, или руки на себя наложил. Тоже сгорел бы. Это маэстро Морелли может лизать задницу кому угодно, он с молодости как выбился в придворные барды, так и держался при любом правительстве. Ему что, у него и Огня-то почти нет. А настоящие барды такого не выдерживают. Ломаются. Сгорают. Я смотрел на него, и мне его было до слез жаль.
– Несмотря на то, что он тебя предал? Или ты так не считал, потому и подарил ему свой портрет?
– Молодой я тогда был, – вздохнул Кантор. – И жестокий. Я представляю, каково ему было видеть каждый день этот портрет, после того как меня посадили… а особенно, после того, как наш отдел пропаганды распространил легенду о моей мученической смерти. И портрет этот он хранил все пять лет, наверное, это было последнее, что он пропил.
– А почему ты решил, что он его пропил?
– Потому, что этот портрет сейчас висит у Ольги. Она его купила за один золотой. Лично у Карлоса. Как ты полагаешь, по какому поводу он мог продать подлинник Ферро за такую смешную цену? Только потому, что душа горела, выпить просила. Ты не знаешь, можно ему как-то помочь?
– А как, по-твоему, ему можно помочь?
– Наверное, никак…Просто лечить барда от алкоголизма – бесполезно, все равно опять запьет, если не будет творить. А творить… кто ему доверит труппу, алкоголику? Да и не сможет он, наверное уже… А жаль.
– Ну, раз никак нельзя, то и не морочь себе голову. Что поделаешь, он сам выбрал свой путь. Наверное же, не хуже тебя знал, что такое Огонь.
Кантор невесело засмеялся.
– Ты чего? – нахмурился Амарго.
– Да так, вспомнил… Элмар вчера толковал Ольге о том, что путь воина опасен и связан с риском. Не знает он, что такое путь барда. И если путь воина мы выбираем сами, то путь барда выбирает нас, и от него никуда не денешься. Мы стоим на нем с рождения, и остается либо идти, либо погибнуть.