123 
— Скверное дело. Счастье, что он узнал вас.
— Вы действительно думаете, что он меня узнал?
— Мне не приходит в голову другое объяснение. Они собирались грабить, может быть, даже и убить. Как вы себя чувствуете?
— Очень неуютно. А вы?
— Казалось, у нас нет никакой надежды.
— Мы не должны больше ездить в темноте.
— Согласен, что это очень неразумно.
Они приехали в Кентербери, и когда она приводила себя в порядок, прежде, чем спуститься к ужину, — она уже чувствовала запах приготовленных в честь миссис Джордан блюд, как сказал хозяин, — ей в голову пришла мысль, что Тернер и форейторы наверняка могут рассказать кому-нибудь об их приключении, и слух о нем наверняка дойдет до Лондона в сильно преувеличенном виде, как обычно бывает в подобных случаях. Не исключено, что пойдут разговоры о том, что она убита или так покалечена, что не сможет двигаться. Прежде всего, она должна написать Уильяму, сообщить, что она жива я здорова и только напугана происшедшим.
«Кентербери, половина одиннадцатого.
...Мы приехали примерно полчаса назад невредимыми, хотя во дороге... нас чуть не ограбили...» Она старалась описать все: безлюдную дорогу, сгущающиеся сумерки, тот момент, когда преподобный Томас заметил погоню. «Сейчас я испытываю больший страх, чем в тот момент. Рука моя дрожит и с трудом держит перо. Я решила провести здесь ночь и больше никогда не путешествовать в темноте. Ллойд иТернер были на высоте. Да благословит вас всех Бог. Поцелуйте за меня дорогих моих: детей. Я не стада бы упоминать об этом происшествии, если бы не боялась, что вы услышите о нем с большими добавлениями. Пожалуйста, будьте добры, сообщить и девочкам по той же причине. Чтобы они не волновались. Я боюсь, что Вы не сможете прочитать это письмо, я действительно очень взволнована, но надеюсь, что к утру все будет в порядке.
Завтра утром, в семь часов, я выезжаю в Маргейт. Еще раз — да хранит всех вас Бог».
Она дважды играла в Маргейте, и заслужила очень хороший прием, но стояла такая жара, в театре было так душно, что она вздохнула с облегчением, когда грянула гроза. Из Маргейта она ненадолго выезжала в Кентербери — сыграть в «Проделках красавицы» — и на следующий же день вернулась, чтобы продолжить выступления.
Эти поездки очень утомляли ее, но они были весьма выгодны, и она должна была работать, когда в Лондоне закрывался сезон.
В Кентербери она играла перед переполненным залом и звала, что эти выступления принесут ей даже больше денег, чем обычно. Она радовалась, что сможет сообщить Уильяму, насколько удачным оказался этот ее «круиз», — половина дохода от продажи билетов предназначалась ей, а в театре, после небольшой реконструкции, увеличилось количество лож, билеты в которые стоили дороже, чем в партер.
Не было сомнения в том, что кентерберийские театралы были очень довольны выступлениями миссис Джордан. Играть перед такой публикой, чувствовать ее восхищение и реакцию на все, что происходит на сцене, было большим удовольствием для Дороти. Чувство контакта со зрителями, связь с ними всегда волновали ее, это было одно из самых прекрасных чувств, которые она переживала в своей жизни, и она всегда была благодарна публике за него.
Однако она не переставала думать о доме, она хотела знать, как дети, не могла отделаться от мыслей о разных неприятностях, которые могли с ними случиться — Георг и Генри были большими искателями приключений, а Адольфус слишком мал, чтобы оставаться без мамы. Но она знала, что пока ей платят так щедро, она будет продолжать работать. Слишком много у нее разных обязательств, для выполнения которых требовались деньги.
Перед отъездом из Кентербери она провела прекрасное утро, покупая подарки детям: пенал — Георгу, волшебный фонарь — Генри и прелестную коробочку для рукодельных принадлежностей — Софи; она все время говорила себе, что скоро увидит их всех.
Но кажется, смерть решила настичь ее. Во всяком случае, впечатление было именно такое.
Она играла Пегги в «Деревенской девушке» в маргейтском театре, когда из-за сквозняка шлейф ее платья попал на одну из ламп. Материя тотчас же воспламенилась, и через мгновение половина ее платья была охвачена огнем. В зале началась паника, и несколько человек бросились к сцене. В считанные секунды огонь был погашен. Она очень испугалась, ибо понимала, что могла заживо сгореть. Но поскольку все обошлось, ей оставалось только одно — продолжить играть спектакль. Когда он закончился, ее наградили такими аплодисментами, которых она раньше никогда не слышала. Однако она никак не могла успокоиться и после того, как занавес окончательно опустился, была едва жива.
123 
