66 
Паола подошла к нему и положила руку на плечо:
— Мне жаль, Гвидо. Так жаль ее.
— Ей было не больше тридцати, — сказал он. — Все эти годы в училище, вся эта работа. — Ему показалось, что ее смерть была бы не такой несправедливой, если бы при жизни она больше развлекалась. — Надеюсь, ее семья не поверит.
Паола опять прочла его мысли.
— Если полиция и армия что-то говорят тебе, лучше в это поверить. И я уверена, что все выглядело очень естественно, очень убедительно.
— Бедняги, — сказал он.
— А ты не мог бы… — Она осеклась, вспомнив, что Патта велел ему не вмешиваться.
— Если смогу. Плохо уже и то, что она умерла. Не нужно им верить в это.
— То, что ее убили, не лучше, — сказала Паола.
— По крайней мере, она не сама это сделала.
Они стояли оба под осенним солнцем, думая о том, что значит быть родителями, и о том, что хотят знать родители о детях и что они должны знать. Он понятия не имел, как лучше, как хуже. По крайней мере, если ты знаешь, что твой ребенок был убит, в твоей жизни появляется мрачная надежда на отмщение тому, кто это сделал, хотя вряд ли это утешение.
— Мне следовало позвонить ей.
— Гвидо, — сказала она, и голос ее прозвучал твердо. — Не надо. Потому что тогда тебе пришлось бы читать чужие мысли. А ты этого не умеешь. Так что не надо думать об этом. — Он удивился, потому что в голосе ее звучал настоящий гнев.
Он обнял ее за талию и привлек к себе. Так они стояли, ничего не говоря, пока колокола на Сан-Марко не пробили десять.
— Что ты собираешься делать? Поедешь в Виченцу?
— Нет, пока не поеду. Я подожду.
— Что ты этим хочешь сказать?
— О чем бы они оба ни знали, они узнали это там, где работали. Это нить, которая их связывала. Должны быть другие люди, которые знают, либо подозревают, либо имеют доступ к тому, что они узнали. Так что я подожду.
— Гвидо, теперь ты хочешь, чтобы другие люди читали чужие мысли. Как они угадают, что нужно прийти к тебе?
— Я съезжу туда, но не на этой неделе, а потом обращу на себя внимание. Поговорю с тем майором, с сержантом, который работал с ними, с другими врачами. Там замкнутый мирок. Люди будут разговаривать друг с другом, они что-нибудь да узнают. — И пусть Патта идет к черту.
— Бог с ним, с Бурано, хорошо, Гвидо?
Он кивнул, потом встал.
— Наверное, я пойду прогуляюсь. К ланчу вернусь. — Он погладил ее по руке. — Мне нужно пройтись.
Он бросил взгляд на городские крыши. Как странно, великолепие дня не исчезло. Воробьи носились в воздухе и играли в пятнашки, чирикая от радости. А где-то далеко золото крыльев ангела на колокольне Сан-Марко сверкало на солнце, охватывая весь город своим сияющим благословением.
Глава 16
Утром в понедельник Брунетти явился на работу в обычное время и простоял больше часа, глядя на фасад церкви Сан-Лоренцо. За все это время он не видел никаких признаков деятельности ни на лесах, ни на крыше, которая была выложена аккуратными рядами терракотовых плиток. Дважды он слышал, как люди входили в его кабинет, но поскольку к нему не обращались, не стал оборачиваться, и они выходили, наверное, положив что-то ему на стол.
В десять тридцать зазвонил телефон, и он отвернулся от окна, чтобы взять трубку.
— Добрый день, комиссар. Это майор Амброджани.
— Добрый день, майор. Хорошо, что вы позвонили. На самом деле я сам хотел позвонить вам попозже.
— Сегодня утром было вскрытие, — сказал Амброджани без всяких вступлений.
— И?… — спросил Брунетти, зная, о чем речь.
— Сверхдоза героина, достаточная, чтобы убить двух таких, как она.
— Кто производил вскрытие?
— Доктор Франческо Урбани. Один из наших.
— Где?
— Здесь, в больнице Виченцы.
— Кто-нибудь из американцев присутствовал?
— Они прислали одного из своих врачей. Направили сюда из Германии. Он полковник, этот доктор.
— Он ассистировал или только наблюдал?
— Просто наблюдал за вскрытием.
— Кто такой Урбани?
— Наш патологоанатом.
— На него можно положиться?
— Вполне.
Сознавая вероятную неопределенность своего последнего вопроса, Брунетти несколько изменил его:
— Ему можно верить?
— Да.
— Значит, это действительно была передозировка?
— Да, к сожалению, это так.
— Что еще он нашел?
— Урбани?
— Да.
66 
