Особенно,... 
16 
— А прилив и отлив?
— Вчера ночью приливная волна была невысокой. Течения почти не было. А тело ведь то здесь застрянет, то там, движется еще медленнее. Это могло случиться в любом из этих двух мест.
— А еще?
— Есть еще одна улочка, ведущая к каналу Санта-Марина, но если он плыл только пять или шесть часов, то первые две подходят больше всего. — Тут Бонсуан добавил: — Разве только он воспользовался лодкой. — Брунетти догадался, что имелся в виду убийца.
— Такое вероятно, — согласился Брунетти, хотя и считал, что это маловероятно. Лодка — значит, мотор. А поздно ночью это привлечет внимание людей, которые высунутся из окон посмотреть, кто там шумит. — Спасибо, Данило. Скажите, пожалуйста, водолазам, чтобы они отправились в оба эти места — можно подождать до утра — и посмотрели. И попросите Вьянелло послать своих людей проверить эти места и посмотреть, не произошло ли это там.
Бонсуан рывком встал со стула, коленки у него громко хрустнули. Он кивнул.
— Есть кто-нибудь внизу, кто мог бы отвезти меня на пьяццале Рома, а потом на кладбище?
— Монетти, — ответил Бонсуан, назвав одного из лоцманов.
— Вы не могли бы сказать ему, что я хочу выехать минут через десять?
Кивнув и пробормотав «Да, синьор», Бонсуан вышел.
Внезапно Брунетти понял, как он проголодался. С утра он съел только три сэндвича, даже меньше, поскольку один из них достался Орсо. Он выдвинул нижний ящик стола, надеясь найти там что-нибудь, коробку buranei, печений в виде буквы s, которые очень любил и из-за которых всегда воевал с детьми, или завалявшуюся сладкую плитку, или хоть что-нибудь, но в ящике было так же пусто, как и в последний раз, когда он туда заглядывал.
Можно было бы выпить кофе, но для этого Монетти придется где-нибудь пришвартовывать катер. Раздражение, которое он почувствовал из-за этой пустяковой проблемы, само по себе говорило, насколько он голоден. Но тут он вспомнил о женщинах внизу, в иностранном отделе; у них всегда найдется, чем его угостить, если он попросит.
Он вышел из кабинета и спустился вниз по лестнице, через большую двустворчатую дверь вошел в кабинет. Сильвия, маленькая, чернявая, и Анита, высокая, белокурая и сногсшибательная, сидели за своими столами друг против друга и перелистывали бумаги, которые, кажется, никогда не исчезали с их столов.
— Виопа sera, [12] — сказали они, когда он вошел, а потом снова склонились над разложенными перед ними зелеными папками.
— У вас нет чего-нибудь поесть? — спросил он скорее с голодным, чем любезным видом.
Сильвия улыбнулась и молча покачала головой. Он заходил к ним только попросить поесть или сообщить, что кто-то из ждущих разрешения на работу или вида на жительство арестован и его можно изъять из их списков и папок.
— Вас что, дома не кормят? — спросила Анита, в то же время выдвигая ящик своего стола. Оттуда она извлекла коричневую бумажную сумку. Раскрыв ее, она достала одну, потом две, потом три спелые груши и разложила их на своем столе.
Три года назад некий алжирец, которому отказали в разрешении на проживание, пришел в бешенство, когда ему сообщили эту новость; он схватил Аниту за плечи и потянул ее на себя через стол. Так он держал ее, истерично крича ей в лицо что-то на арабском языке, когда вошел Брунетти попросить какую-то папку. Он тут же обхватил араба рукой за шею и душил его до тех пор, пока тот не отпустил Аниту и она не упала на стол, испуганная и рыдающая. С тех пор никто не упоминал об этом случае, но Брунетти знал, что в ее столе для него всегда найдется какая-нибудь еда.
— Спасибо, Анита, — сказал он и взял одну грушу.
Отломил хвостик и откусил кусочек груши, спелой и великолепной. Он разделался с ней, откусив пять раз, и протянул руку за второй. Немного не такая спелая, она тоже была сладкой и мягкой. Удерживая в левой руке оба влажных огрызка, он взял третью грушу, еще раз поблагодарил Аниту и вышел, подкрепившись перед поездкой на пьяццале Рома и встречей с доктором Питерс. Капитаном Питерс.
Глава 4
Брунетти прибыл на пост карабинеров на пьяццале Рома без двадцати семь, оставив Монетти на катере дожидаться, когда он вернется с доктором. Он понял, хотя это, бесспорно, говорило о его предубеждениях, что ему удобнее думать о ней как о докторе, чем как о капитане. Он уже звонил на пост, так что здесь знали, что он должен приехать. Это была обычная компания в основном южан, которые, кажется, никогда не уходили из прокуренного помещения поста, назначения которого Брунетти никогда не мог понять. Карабинеры не имели никакого отношения к уличному движению, но на пьяццале Рома не было ничего, кроме уличного движения: машины, автоприцепы, такси и, особенно летом, бесконечные ряды автобусов, паркующихся там ровно на столько, чтобы выгрузить свой тяжкий груз — туристов. В последнее лето к ним добавился новый вид транспорта — изрыгающие выхлопные газы дизельные автобусы, которые неуклюже выезжали на площадь по утрам, проделав путь из только что освободившейся Восточной Европы. Из автобусов вылезали, одурев от путешествия и недосыпа, тысячные толпы очень вежливых, очень бедных и очень коренастых туристов, которые проводили в Венеции всего один день и уезжали из нее, ослепленные красотой, увиденной за этот один-единственный день. Здесь они впервые сталкивались с изобилием торжествующего капитализма и были слишком потрясены, чтобы понять, что по большей части то были всего лишь тайваньские маски из папье-маше и кружева, сплетенные в Корее.
16 
