25

Дождь принялся не на шутку, когда другой охранник повел Джорджию по периметру лагеря. Тогда она обратила внимание на черные пятна, пачкавшие белую стену одной из хижин, и огромную дыру в железной крыше.

— Что тут произошло? — спросила она.

— Афганцы подожгли.

Охранник кашлянул и сплюнул на землю.

— Свою подожгли?

— Будьте уверены, они много чего натворили. Если бы им не дали визы на второй день, как они тут появились, тут бы еще и не такое было. У нас сейчас трое голодают, а еще есть два поджога и одна попытка самоубийства. А в Южной Австралии что творится? Зашили себе рты, чтобы не есть. Ужас. И зачем нам это нужно?

Джорджия еще раз взглянула на сгоревшую хижину и ничего не сказала. Они миновали еще одни ворота, поменьше, в дальнем конце комплекса и оказались на небольшой размокшей площадке, отгороженной проволокой от остальной части лагеря. Единственное, что она слышала, — стук дождя по крышам.

— А где люди? — спросила она.

— Заперты.

— И так всегда? Я хотела сказать, сейчас день, так почему же?..

— Мера предосторожности.

— Потому что я тут?

Не отвечая, охранник отпер дверь ближайшей хижины:

— Здесь гостевая комната.

На полу простые доски, из мебели — стол из пластмассы и шесть стульев, из которых четыре занимали китаец с женщиной, державшиеся за руки, малышка лет шести и древняя старуха. Джорджия не ожидала встретиться со всей семьей сразу и молча смотрела на них. Они тоже смотрели на нее, застыв на месте.

— Я буду сидеть тут, — сказал охранник, ставя для себя стул около окна, в которое стучал дождь. Из кучи журналов и газет, сложенных рядом с дверью, он взял журнал о подержанных машинах и с громким хлопком открыл его.

Джорджия провела ладонью по лицу:

— Можно попросить кофе?

— Я похож на официанта?

Проглотив нелицеприятный ответ, Джорджия направилась к семейству. Тем временем китаец наклонился и поцеловал девочку в голову, отчего она хихикнула, а он улыбнулся. Сказав что-то женщине, он встал и, дружелюбно улыбаясь, пошел навстречу Джорджии. Костюм на нем был раза в два больше нужного размера да еще весь в пятнах, по-видимому масляных. Он казался старше Джорджии, вероятно лет тридцати пяти, и у него был сломан нос. Губы и все лицо покрыты бледными шрамами, словно шкурка бекона. Похоже, что кто-то бил его по лицу горячей сковородкой.

— Пол Чжун, — представился он, протягивая руку. — Рад видеть вас, Джорджия.

Рука, как и лицо, тоже была вся в шрамах, и Джорджия осторожно коснулась ее, боясь причинить ему боль, но он крепко сжал ее руку.

— Уже не больно, но спасибо.

Джорджии стало намного легче оттого, что он заговорил по-английски, и она сказала ему об этом. Он улыбнулся в ответ, показав два ряда безупречно белых вставных зубов.

— Некоторое время я жил в Лос-Анджелесе. — Он посмотрел на перевязанную руку Джорджии, и она сказала, что прищемила палец дверцей машины. Он вздохнул:

— Наверно, чертовски больно.

— Больно.

— Пойдемте, я познакомлю вас с моим семейством. — Он сделал широкий жест рукой. — Это моя жена Джули.

Джули привстала и пожала Джорджии руку. У нее были острые, но изящные черты лица, а светящаяся, белая как бумага кожа подчеркивала темные круги вокруг глаз. Когда она пошевелилась, коса заплясала у нее на спине, словно блестящая змея.

— Привет, — сказала она с робкой улыбкой.

— Привет.

Пол представил свою дочь Викки, похожую на розовый бутон, которой исполнилось всего шесть лет. Фан Дунмей, мать Джули, согнутая, скрюченная, несчастная старуха, черная и во всем черном. По какой-то причине ее очень заинтересовала Джорджия, и она быстро заговорила на кантонском диалекте, обращаясь к своей дочери и показывая на Джорджию, словно та совершила что-то совершенно ужасное.

  68