— Она… она мертва?
— Мертва… трын-трава, — выпалила Кристиана.
Ингвар осторожно поставил ее на пол.
— Видимо, они не знают, — быстро сказала Ингер Юханна. — Но похоже, будто она…
Телевизор резко взвизгнул, потом на экране возник репортер, который так и не успел снять с лацкана пиджака праздничный бант.
— Я нахожусь у здания Ословского полицейского управления, — тяжело дыша, сказал он, рука с микрофоном тряслась. — Так или иначе, ясно одно: что-то произошло. Начальник полиции Бастесен, который Семнадцатого мая обычно возглавляет демонстрацию, только что быстро прошел у меня за спиной, вместе с… — он полуобернулся и кивнул на пологий подъем к подъезду управления, — вместе с… еще несколькими лицами. Одновременно от заднего фасада отъехало несколько автомобилей, которые с включенной сиреной…
— Харалд, — послышался голос студийного ведущего. — Харалд Хансен, слышишь меня?
— Да, Кристиан, слышу.
— Кто-нибудь объяснил, что происходит?
— Нет, даже к подъезду пройти совершенно невозможно. Но слухи распространяются быстро, нас, журналистов, здесь уже человек двенадцать-тринадцать, и, по крайней мере, абсолютно не вызывает сомнений, что с президентом Бентли что-то случилось. За все утро она не появилась ни в одном из тех мест, где ее ожидали, а ко времени заранее объявленной встречи с прессой в холле Стортинга, прямо перед началом детского шествия, не появился вообще… никто! Правительственная пресс-служба, видимо, в полной растерянности, и пока что…
— Черт побери, что происходит? — прошептал Ингвар, садясь на диванный подлокотник.
— Тсс.
— Наши люди дежурят и у Государственной больницы, и у Уллеволской, — взахлеб продолжал репортер, — куда бы, разумеется, доставили Бентли, если бы ее отсутствие… было связано с состоянием здоровья. Между тем не наблюдается никаких — повторяю: никаких — признаков особенной суеты вокруг этих больниц. Ни чрезвычайных мер безопасности, ни чрезвычайного движения транспорта — ничего. И…
— Харалд! Харалд Хансен!
— Слушаю тебя, Кристиан!
— Придется отключить тебя, поскольку мы только что получили…
На экране вновь возникла студия. Ингер Юханна ни разу еще не видела, чтобы новостному ведущему в прямом эфире совали в руки текст. Когда включили студию, рука курьера попала в кадр, а ведущий судорожно искал очки, в которых до сих пор не было нужды.
— Мы получили пресс-релиз из офиса премьер-министра, — откашлявшись, сказал он, — и он гласит…
Рагнхильд разревелась.
Ингер Юханна, не сводя глаз с телевизора, попятилась в угол, где девчушка орала благим матом и махала руками.
— Она пропала, — оторопело проговорил Ингвар. — Исчезла, черт подери.
— Кто исчез? — спросила Кристиана, схватив его за руку.
— Никто, — чуть слышно сказал он.
— Нет, ты сказал, она пропала, — не отставала девочка.
— Мы ее не знаем, не волнуйся.
— По крайней мере, это не мама. Мама здесь, и мы все поедем к бабушке с дедушкой. Мама никогда не пропадает.
На руках у матери Рагнхильд быстро угомонилась. Сунула в рот большой палец и уткнулась головой в шею Ингер Юханны. Кристиана по-прежнему держала Ингвара за руку и тихонько покачивалась вперед-назад, шепотом напевая:
— Дум-ди-ру-дум…
— Все хорошо, — рассеянно сказал Ингвар. — Все спокойно, сокровище мое.
— Дум-ди-ру-дум…
Сейчас она замкнется в себе, с отчаянием подумала Ингер Юханна. Наверняка замкнется, она всегда так делала, если чувствовала хоть малейшую угрозу или случалось что-то неожиданное.
— Все в полном порядке, дружок. — Она погладила дочку по голове. — Сейчас соберемся и все вместе поедем к дедушке и бабушке, как решили.
Но она не могла оторвать взгляд от телеэкрана.
Теперь показывали кадры, снятые с птичьего полета, с геликоптера, медленно кружившего над центром Осло. Камера двигалась вдоль Карл-Юханс-гате, от Стортинга к дворцу, бесконечно медленно.
— Больше ста тысяч человек, — прошептал Ингвар. Он стоял как громом пораженный и даже не заметил, что Кристиана выпустила его руку. — А может, и двести. Как же, черт побери, они сумели…
Кристиана стояла в углу, билась головой об стену. Она снова разделась догола и бормотала:
— Она исчезла. Дум-ди-ру-дум. Исчезла. — А потом заплакала, тихо и безутешно.