Особенно,... 
25 
Но выполнить этот пункт ее планов оказалось куда сложнее. Выйдя из гаража, она неожиданно увидела его.
В ее руках была сумка с вещами, которые она брала на эти три дня. Медленно подходя к Джонасу, Мак невольно отметила, как он привлекателен в коричневой кожаной куртке, горчичного цвета свитере и потертых джинсах… Но все ее смущение и волнение как рукой сняло, как только она заметила рядом с Джонасом двух рабочих, прилаживавших металлическую лестницу за ее домом.
— Эй, чем это вы тут занимаетесь?!
— Черт! — Джонас обернулся. — Я надеялся закончить до твоего возвращения.
— Надеялся закончить что? — Мак посмотрела на деревянные стены своего дома. Ее глаза расширились, как только она увидела кислотных оттенков розовую и зеленую мазню, хаотично нанесенную на деревянные покрытия.
— Все не так страшно, как выглядит…
— Разве?
— Мак… — Он попытался взять ее за руку.
— Не трогай меня! Кто? Почему? Когда это… сделали?
— Понятия не имею. Мы думаем, что вчера вечером. — Джонас развел руками.
— Кто это — мы? — требовала уточнения хозяйка изуродованного дома.
— Сначала прораб с моей стройки. Он заметил это сегодня утром. И когда, постучавшись, не получил ответа, позвонил мне.
Мак с трудом перевела дух. Мысль, что кто-то специально портит ее собственность, засела у нее в голове.
— Зачем кому-то это делать? — вслух рассуждала она.
— Я не знаю.
— Может, это дети? — Мак и не заметила, что своими сомнениями привлекает Джонаса к общему разговору.
— Я уже говорил, что не знаю. Мои люди закрасят все к вечеру. Правда, хотелось бы закончить до того, как ты вернешься…
— В последнюю нашу встречу я сказала, чтобы ты ничего не делал для меня, — холодно заметила Мак и четко, по слогам, произнесла: — Ни-че-го.
Джонас нахмурился. Ее щеки выглядели весьма бледными, особенно на фоне красного пуховика, надетого поверх черного свитера. Он не хотел, не мог видеть слезы в ее глазах…
— Ты предпочла бы, чтобы я оставил все до твоего приезда? — спросил Джонас.
— Я бы все равно увидела, — горько произнесла Мак.
— Я надеялся, что ты вернешься поздно вечером или завтра утром…
— Откуда ты вообще узнал, что я уехала? — Мак подозрительно на него взглянула.
Джонас знал, что лучше бы ему соврать, но взгляд Мак, полный недоверия, предупреждал, что этого не следует делать.
— Пателсы. Когда я увидел это… художество, а тебя не было, то я пошел к ним и спросил, не знают ли они, где ты.
— И они сразу рассказали, что я уехала на пару дней?
— После того как рассказал им про этот вандализм, — да.
— Тейран каждый день приносит мне свежую газету. Правда, на время моего отъезда он не должен был приходить, — объяснила Мак.
— Он сказал мне, — подтвердил Джонас.
— Черт! — Мак с досадой топнула ногой. — До встречи с тобой ничего подобного не происходило!
— Не говори ничего такого, за что потом придется извиняться, — строго сказал Джонас.
— Даже когда ты стал присылать ко мне людей. — Не обратив никакого внимания на его слова, Мак продолжала рассуждать: — Это началось именно после встречи с тобой. — Она говорила как заведенная, словно он ее и не перебивал.
— Мак, остановись! — уже крикнул Джонас.
— Со встречи с тобой мне разбили окно и устроили этот бедлам в студии, а теперь какая-то добрая душа решила разукрасить дом! — Мак несло, и она ничего не могла с собой поделать. — Не слишком много совпадений?
Джонас прекрасно понимал, к чему она клонит — хочет обвинить его компанию и его лично во всех этих нападениях на ее дом. Ведь у него, Джонаса Бьюкенена, была на то причина, и весьма веская, — художница ни за что не хотела съезжать отсюда. Но Джонас тем не менее пытался заранее остановить поток ее обвинений.
Да, он зарекся приближаться к ней или к ее дому. Но после утреннего звонка от прораба ему пришлось приехать. И сейчас Джонасу совсем не хотелось быть объектом ее упреков.
— Это верно, только если ты сама предпочитаешь смотреть на все с этой стороны.
— Ты сообщил об этом в полицию? — гневно потребовала Мак у него ответа.
— Я знал, что буду не прав, если сообщу, или не прав, если не сообщу, — досадливо отмахнулся от нее Джонас.
— И что ты сделал? — продолжала она наступать.
— Если я сообщил бы, то прикрыл свою задницу. А если не сообщил, то я… снова виновен.
25 
