Особенно,... 
66 
Должно быть, это сон, подумала Мойда.
Гибель Дженет и Рори, ужас выселения из их маленького домика в Скейге, чувство отчаяния, заставившее их вселиться в замок, прибытие Иэна, поездка с ним и герцогом — все это казалось кошмарным наваждением. И теперь вовлеченными в него оказались не только они с Хэмишем, но и ее мать.
Она увидела имя «Крошка Долли Дарэм», состоящее из мерцающих огоньков, снова и снова читала его на афишах у входа в театр.
— Дверь на сцену, — сказал Иэн, беря ее под локоть и поторапливая.
Здесь по-прежнему пахло гримом и пылью, были те же самые каменные полы и узкие лестницы, по коридорам гулял сквозняк, вдалеке слышался громкий звук музыки и бурных аплодисментов.
— Мисс Дарэм сейчас выступает, — сказал билетер. — Она ожидает вас, сэр?
— Нет, но дело крайне срочное, — ответил Иэн. — Это герцог Аркрэ, а я — бригадир Маккрэгган.
Билетер пристально осмотрел их и, вероятно, остался доволен.
— Мисс Дарэм освободится через несколько минут, — сообщил он. — Идите к ней в гримерную. Я скажу ей, что вы ее там ждете.
— Благодарю, — ответил Иэн и вложил в ладонь своего собеседника щедрые чаевые.
Они двинулись по коридору в указанном направлении. Они слышали взрывы смеха, затем высокую, чистую и неожиданно красивую ноту. При желании ее мать может хорошо петь, подумала Мойда, и в этот момент она с чувством вины осознала, что стыдится Долли. Стыдится вульгарности и кичливости, которые сделали ее массовым кумиром, но убили в ней настоящую актрису. Она часто думала об этом и раньше, но никогда с такой горечью, и затем, несмотря на гром аплодисментов, Мойда осознала правду — она любит Иэна!
Она с трудом верила своим чувствам, переполнявшим ее грудь. Внезапно, стоя здесь и ощущая, как сердце бешено стучит в ее груди, Мойда подумала: а не убежать ли отсюда? Она не может пойти с ним и созерцать удивленно-презрительное выражение его лица при виде толстухи Долли, презрение в его глазах, когда он услышит ее болтовню на северном диалекте, которым она разговаривала со сцены.
Мойда помнила, что когда-то ее мать была кроткой женщиной, с тихим интеллигентным голосом; мать купала ее, укладывала спать, слушала ее молитвы, а затем тихо шила перед камином, пока отец расхаживал по комнате взад-вперед, рассуждая или яростно споря вслух по какому-нибудь вопросу с невидимым оппонентом, но в действительности желая убедить самого себя.
Такова на самом деле ее мать, ее истинная натура. А вот «Крошка Долли Дарэм» была пародией, гротескной карикатурой на Дороти Макдональд, воспитанной в строгой, пуританской семье и против воли своего отца вышедшей замуж за неугомонного гения по имени Мердо Макдональд.
Мне нужно уйти, подумала Мойда, уйти прежде чем Долли сойдет со сцены. Я не могу назвать ее матерью, не могу, не могу!
— Вот и гримерная мисс Дарэм, — сказал Иэн. — Наверное, нам лучше подождать в коридоре.
С этими словами он взглянул на герцога, и Мойда поняла, что им не следует рыться в цветах в поисках голубого вереска.
— Она скоро придет, — добавил он и дотронулся до руки Мойды. — Вы устали? — спросил он, и его голос показался ей нежным и заботливым.
Ей захотелось вырваться и убежать прочь из театра. Но она знала, что для этого не было никакого повода, а многолетняя привычка контролировать свои эмоции позволила сохранить самообладание.
Она должна принять неизбежное. Мойда почувствовала, что вся дрожит от прикосновения Иэна; казалось, вместо крови у нее по жилам разлился огонь. Ей захотелось прижаться к нему, и пока она боролась с тысячей странных, загадочных, неведомых доселе эмоций, она услышала в коридоре шаги матери, возвращавшейся со сцены.
Аплодисменты в зале затихли, затем зажглись огни, оповещая о выходе следующего артиста, заиграла музыка, и занавес вновь поднялся. Выступление Долли закончилось, и она в своей неподражаемой манере смеялась и шутила с рабочими сцены и всеми, кто ждал ее за кулисами.
— Это твой вечер, дружище, не сомневайся!
Мойда услышала, как мать обращалась к какому-то актеру, идущему из гримерной на сцену.
— Исключительно благодаря тебе, Долли.
— Что ж, удачи, дорогуша.
— Спасибо.
Она пошла дальше. Ее ярко-оранжевое атласное платье, фасон которого намеренно подчеркивал ее полноту, было расшито блестками, а в ушах, на шее и на запястьях сверкали «бриллианты», которые издали могли вполне сойти за настоящие. Спускаясь к ним, Долли была сродни божеству сцены — вся такая огромная и сияющая. Мойда была готова сгореть от стыда или провалиться на месте.
66 
