49 
Письмо было короткое, в основном новости незамысловатой жизни обитателей Охотничьего дома. Последний же абзац гласил:
«Барри написал Джеку, что поступил в буддистский монастырь в Балтаре. Он теперь безмерно счастлив и считает, что просто создан для монашеской жизни. Он прислал нам совершенно потрясающую рукопись. Жду не дождусь, когда ее переведут».
И больше ничего. Впрочем, чего, собственно, она еще ждет?
Барри сделался монахом! Веселый, озорной Барри, который обожал возиться с Робином, с удовольствием поддразнивал ее, наслаждался вместе с ней бешеным галопом по горам, вдруг зачем-то напялил желтую рясу монаха, бросил все, чем владел до сих пор!
Нет, этого не может быть! Он исповедует философию, а эта наука не имеет отношения ни к какой религии.
А что если ему просто захотелось побыть одному, чтобы никто не смог его побеспокоить? Ведь для этого ничего лучше монашеской кельи не придумаешь. А вдруг Барри настолько уверовал в Будду, что решил посвятить ему всю дальнейшую жизнь? Ведь недаром столько лет изучал он буддистскую религию.
Диана неустанно задавала себе вопросы и никак не могла найти ответа. Ей казалось, что этот удар судьбы свел на нет все ее надежды и стремления.
У нее не осталось в жизни никакой цели и было абсолютно все равно, что теперь сулит будущее. Да и может ли что-нибудь заменить потерю любимого человека, желаннее которого у нее не было на всем белом свете?
Диана точно знала, что Барри вызвал в ее душе это страстное чувство, равного которому ей еще не доводилось испытывать. Она даже не ожидала от себя способности любить.
Как часто в своей прежней жизни Диана приходила в негодование, когда слышала истории о разбитых сердцах. У нее на все случаи был готов один ответ: нужно уметь держать себя в руках, что бы ни случилось, даже если вдруг твоя любовь осталась без взаимности.
Девушек, страдающих от неразделенной любви, она называла не иначе как истеричками.
Теперь ей самой пришлось испытать, что такое, когда тебя не любят. Она не плакала и не рыдала, у нее пропал всякий интерес к жизни.
Диана стала чахнуть не по дням, а по часам. Что ей жизнь, когда рядом нет любимого человека? Одна сплошная пытка. Смерть стала для нее единственным избавлением.
Диана словно пребывала во сне, и Шнайберы были всерьез обеспокоены ее здоровьем.
Они никак не могли понять причину такой внезапной перемены. Только что Диана была здоровой, жизнерадостной девушкой, и вдруг… Бледное изможденное лицо, полная апатия ко всему.
Если бы подобное случилось с ней после смерти отца, это еще можно было бы понять, но такая перемена всего за одну ночь, когда и намека не было на трагедию! Никто не мог ничего понять.
Миссис Шнайбер решила с пристрастием расспросить Диану, однако вразумительного ответа так и не получила. Даже Рут поднялась с постели, чтобы поинтересоваться, что же такое произошло.
Шли дни. Но Диане они казались годами. Страдания, поначалу такие тяжелые, что казалось, их невозможно вынести, сменились глубочайшей депрессией. Она бродила по дому как тень, безразличная ко всему.
И тогда миссис Шнайбер решила, что она обязана поговорить с Хьюго.
В том, что это он довел бедняжку до такого состояния, она ни капельки не сомневалась. Ну, теперь держитесь, лорд Долк! Уж она-то ему все выскажет!
Для начала почтенная дама заручилась поддержкой мужа.
— Мне очень нравится Диана, — заявила она ему. — Как хорошо, что мы ее наняли! Общение с ней идет нашей Рут только на пользу. Посмотри, какая она в последнее время бодрая и веселая! А все почему? Потому, что есть с кем пошептаться о своих девичьих секретах. И я не позволю, чтобы бедная девочка так переживала из-за кого-то, будь он хоть трижды лордом! Права я или нет?
— Ну конечно, права, — рассеянно ответил мистер Шнайбер.
Придя в очередной раз к Шнайберам с визитом, Хьюго был чрезвычайно удивлен, когда ему передали, что миссис Шнайбер желает с ним поговорить.
Он послушно поднялся по широкой лестнице, устланной ковром пурпурного цвета, и вошел в гостиную — комнату, сплошь уставленную золочеными безделушками. Гостиной этой пользовались в тех редчайших случаях, когда миссис Шнайбер ругала прислугу. В остальное время она пустовала.
Миссис Шнайбер, облаченная в черное бархатное платье, отделанное белыми полосками из горностая, сидевшее на ней, словно на барабане, бросилась навстречу Хьюго, не успел дворецкий произнести его имя.
49 
