119 
Когда я вошла, Катерина нахмурилась и внимательно поглядела на меня, а потом, когда я присела в реверансе, спросила:
— У тебя было чистое платье, когда ты уходила. Что случилось?
Я поглядела на влажное пятно, предательски темнеющее на голубом шелке. К своему ужасу, я увидела каплю, не замеченную раньше. Семя Луки высохло, превратилось в беловатую жемчужину.
Катерина нахмурилась еще сильнее, но проследила за моим виноватым взглядом до этой жемчужины и разразилась смехом.
— Надо же, Дея! — воскликнула она, переведя дух. — Ты ходила на свидание к мужчине!
Я не могла поднять взгляд ни на Катерину, ни на усмехающуюся Теодору, а только пробормотала, заливаясь краской и глядя в мраморный пол:
— Прошу прощения, мадонна, могу я поговорить с тобой наедине?
— Разумеется, — весело ответила она и кивнула Теодоре, которая поклонилась, поспешно вышла в коридор и закрыла за собой дверь.
Не успела я произнести хотя бы слово, как Катерина радостно заговорила:
— Надеюсь, тебе повезло и он хороший любовник, хотя целился явно не туда. Честно говоря, Дея, я уже начала за тебя беспокоиться. Слишком уж давно ты обходишься без мужчины.
— Ваша светлость, — начала я, и Катерина удивленно подняла бровь из-за моего непривычно официального тона. — Я собиралась поговорить об этом завтра, но если уж пришлось к слову… этот самый мужчина просил моей руки. Конечно, я не могу ответить ему без разрешения, данного вами и графом.
— Кто этот мужчина? — Всякая веселость тотчас покинула Катерину.
— Один из писцов графа. Его зовут Лука да Сиена.
— Из какой он семьи?
— Сирота, как и я, мадонна. — У меня вдруг задрожали колени. — Но получил хорошее воспитание и образование. Граф Джироламо взял его на службу благодаря талантам и рассудительности. Он очень добрый человек, благородный, если не по рождению, то сердцем.
Лицо Катерины сделалось непроницаемым. Она сложила руки на груди — левая в тяжелом парчовом рукаве, а правая — в хлопковом, просторном и легком, стянутом на запястье. Она отвернулась от меня и от зеркала, подошла к открытым дверям, ведущим на балкон, и поглядела на сад и небо, темнеющее над Римом.
Затем Катерина снова задумчиво заговорила, стоя ко мне спиной:
— Насколько я понимаю, тебе очень небезразличен этот Лука да Сиена.
— Верно, — отвечала я едва ли не шепотом.
Катерина развернулась на каблуках, ее руки так и оставались сложенными на груди, но на лице теперь был написан живой интерес:
— На что это похоже?
Я недоуменно пожала плечами и уточнила:
— В каком смысле, мадонна?
— Как это — любить кого-то? — спросила она. — Я вижу по твоему лицу, что ты обожаешь этого человека, да и своего мужа тоже любила. На что это похоже?
— Это… изумительно, — ответила я. — Я понимаю, ради чего просыпаюсь по утрам. Когда он счастлив, я тоже, когда грустит, мне хочется утешить его. Это самое прекрасное чувство из всех, оно не похоже ни на какое другое. — При воспоминании о Маттео меня охватила скорбь. — На свете нет ничего страшнее, чем потеря любимого человека. Наверное, поэтому любовь и является самым ужасным чувством по сравнению со всеми прочими.
— Значит, оно опасно, — негромко подытожила Катерина.
— Да. — Я представила, что могу потерять и Луку, и закрыла глаза от пронзительной боли. — Очень опасно. Когда теряешь любимого, требуется собраться с духом, чтобы снова полюбить.
Катерина задумчиво склонила голову и спросила:
— А как узнать, что ты любишь кого-то?
— Когда это случится, ты сразу поймешь, мадонна.
Катерина медленно кивнула, на ее лице отражалось смутное желание, но когда она снова заговорила, всякая искренность опять сменилась суровой решимостью:
— Тебе придется выполнять несколько условий. Ты все равно будешь спать со мной, хотя можешь ложиться позже, если захочешь. Я всегда должна знать, где ты находишься. Этот Лука да Сиена получит на тебя только те права, какие я дарую ему. Я буду снисходительна к вам, но это не освобождает вас от обязанностей. Упаси тебя Бог забеременеть и обзавестись хнычущими младенцами, которые тоже потребуют твоего внимания.
— Благодарю, мадонна, спасибо тебе, — промямлила я. — Ты так щедра и великодушна…
Катерина насмешливо скривила губы и заявила:
— Хватит распускать сопли. Еще надо получить разрешение графа.
119 
