У него был с собой ее телефон, и он мог бы позвонить ее родителям, чтобы узнать номер Зейна. Но Джеймс прекрасно понимал бесполезность этой затеи.
Наконец, вернувшись и очутившись в аллее за «Чатсфилдом», он, словно пьяный, принялся выкрикивать ее имя.
Джеймс пал духом.
Лейла могла быть сейчас на пути в Шурхаади. Неужели она готова жить в стыде и позоре из-за внебрачного ребенка? «Что станется с моей дочерью?» – в ужасе думал Джеймс.
Он поднял глаза к беззвездному небу, по которому, возможно, уносились от него два самых любимых существа….
Джеймс нашел Лейлу всего лишь в десяти минутах ходьбы от своего дома. В парке.
– Не стоит разгуливать ночью одной, – сказал он, садясь на скамейку рядом с ней.
Лейла не могла заставить себя поднять на него глаза. Она продолжала смотреть на парк, в котором когда-то поверила, что нашла свой дом.
– Единственное, что меня пугает, не ночь. Я боюсь поверить тебе и твоим объяснениям. – Она бросила на него быстрый взгляд и отвернулась. Было больно смотреть на его лицо – лицо лгуна. – Я видела тебя с твоей блондинкой, – выдохнула Лейла с презрением.
– Моей?..
– Ну, она стоила того?
– Вообще-то нет, – ответил Джеймс и успел перехватить ее руку. – Это Ману…
– Меня не интересует, как ее зовут, – бросила Лейла.
– Она пыталась помочь мне связаться с твоим братом. Я хотел попросить его поговорить с твоими родителями.
– В гостиничном номере? Я слышала, как ты смеялся.
– Этот номер предназначен для деловых встреч. Ману сидит сейчас в холле отеля «Харрингтон» – на тот случай, если ты там появишься.
– Ты возвращался домой с запахом чужих духов, ты веселился с другой женщиной в номере отеля, за закрытыми дверями…
– Она смеялась надо мной, Лейла, – сдавленно проговорил Джеймс, и что-то в его голосе заставило ее посмотреть на него.
Скрипнув зубами, он заставил себя произнести:
– Ana ata’allam al arabiyya.
Он сказал, что учит арабский язык.
Лейла не рассмеялась. Она снова начала верить Джеймсу.
– Ты это делал для меня?
– Я надеялся, что смогу поговорить с твоим отцом. Но, если честно, временами я не был уверен, что мне это удастся. Я не хотел обнадеживать тебя. И не хотел, чтобы ты смеялась над моими попытками выучить язык.
– Почему я должна смеяться? Это так благородно! Хотя ты, вероятно, разочарован тем, что родится девочка…
– Я ужасно рад, что у нас будет девочка!
Вера в Джеймса крепла. Лейла почувствовала, как его рука мягко поглаживает ее живот. Ей это очень нравилось.
– Я боялся, что потерял вас обеих. Я думал, что ты уже на пути домой…
– Мне нечего там делать. И я никогда не посмела бы отнять у тебя твоего ребенка, Джеймс.
Он удовлетворенно кивнул. Ее слова навсегда исключили этот кошмар из его жизни.
– Я запутался, Лейла. Ману рассердилась из-за фотографии в газете и потребовала, чтобы я не прикасался к тебе в публичных местах. Она считает, что это оскорбляет не только твою семью, но и тебя. Но, конечно, мне, прежде всего, надо было обсудить это с тобой.
– Да, надо было. Твои прикосновения никогда не оскорбляли меня, – вздохнула Лейла. – В противном случае ты заметил бы это.
– Разумеется.
– И с моей семьей ты тоже ничего испортить не мог. Хуже все равно быть не может.
Лейла расплакалась. Джеймс видел ее боль, но знал, что причиной является не он.
– Может быть, они все еще скорбят о Жасмин… – мягко сказал он.
Джеймс понимал, что не стоит критиковать чужую семью.
Лейла покачала головой.
– Мне было стыдно рассказывать тебе… – начала она.
– Никогда не стыдись мне что-либо рассказывать.
– Мама… она никогда меня не любила…
Джеймс обнял ее за плечи и возразил, что конечно же мама ее любила. А потом в ужасе услышал, что мать Лейлы даже не прикасалась к ней.
– Меня кормили служанки, – продолжала она. – Мать настолько ненавидела меня, что сама кормить не пожелала. В ту ночь, когда я ушла из дворца, она наконец призналась, что лучше бы умерла я, а не Жасмин. А когда я сегодня позвонила ей, она спросила, в какой момент ты сказал, что любишь меня: до того, как я раздвинула ноги, или во время…
– Я никогда не смог бы посмотреть тебе в глаза и признаться в любви, если бы не любил.
– Но ты в любом случае женился бы на мне.
– Трудно сказать. Теперь я в этом не уверен. Мне совсем не нравится то, что я вижу в доме своих родителей. Не в моих привычках давить на кого-то. Но я боялся, что ты можешь вернуться на родину.