136 
Когда судья отпускает нас, я говорю Говарду, чтобы шел домой отсыпаться. Мы с Рут выходим из здания суда вместе, но предварительно я выглядываю за дверь, чтобы убедиться, что горизонт чист и нас не ждут толпы журналистов. Прессы нет, но я знаю, что все изменится, как только начнется судебный процесс.
Однако, даже дойдя до автостоянки, мы не спешим убраться из этого места.
Рут идет, опустив голову, и я уже достаточно хорошо ее знаю, чтобы понимать: ее что-то гложет.
— Может, по бокальчику вина пропустим? Или вас Эдисон ждет?
Она качает головой.
— В последнее время он бывает дома реже, чем я.
— Вас это, похоже, не радует.
— Я для него уже не авторитет, — поясняет Рут.
Мы идем за угол в бар, в котором я бывала довольно часто, празднуя победу или скрашивая горечь поражения. Там полно моих знакомых юристов, поэтому я выбираю кабинку почти в самом конце зала. Мы заказываем пино нуар, и, когда заказ приносят, я произношу тост:
— За оправдание.
Я замечаю, что она свой бокал не поднимает.
— Рут, — мягко говорю я, — я знаю, вы впервые оказались на суде. Но поверьте, сегодня все прошло очень, очень хорошо.
Она крутит бокал в руке.
— Мама часто рассказывала мне историю о том, как однажды везла меня в коляске по улице в нашем районе, в Гарлеме, и мимо нее прошли две черные дамы. Одна из них сказала другой: «Смотри, ходит тут, как будто это ее ребенок. Это не ее ребенок. Терпеть не могу, когда няни так делают». Я по сравнению с мамой была светлокожей. Она тогда только посмеялась, потому что знала правду: я была ее, целиком и полностью. Но так вышло, что, когда я росла, не белые дети доставляли мне больше всего мучений, а черные. — Рут смотрит на меня. — Эта обвинительница сегодня заставила меня почувствовать то же самое. Как будто она вознамерилась меня во что бы то ни стало засадить.
— Не уверена, что здесь есть что-то личное. Одетт просто любит побеждать.
Мне вдруг приходит в голову, что я еще никогда не разговаривала так с афроамериканцем. Обычно я настолько стараюсь не показаться предвзятой, что меня парализует страх сказать что-нибудь обидное. У меня и раньше были афроамериканские клиенты, но в тех случаях я очень четко ставила себя на позицию человека, который знает ответы на все вопросы. Рут видела, как эта маска с меня соскользнула.
Что касается Рут, то с ней я знаю, что могу задавать глупые вопросы белой девушки и что она мне ответит, не осуждая за невежественность. И если я вдруг задену ее чувства, она так и скажет. Я вспоминаю, как она объясняла мне разницу между волосами волнами и завивкой или как спрашивала меня про загар и насколько быстро обгоревшая на солнце кожа начинает слазить. Это и есть разница между танцами на хрупкой скорлупе отдаленного знакомства и погружением в вязкую пучину отношений. Это не всегда происходит идеально, это не всегда приятно, но, поскольку отношения коренятся в прошлом, необходимо.
— Вы удивили меня сегодня, — признается Рут.
Я смеюсь:
— Потому что я правда хороша в своем деле?
— Нет. Потому что половина заданных вами вопросов имела отношение к цвету кожи. — Она встречает мой взгляд. — И это после того, как вы так долго меня убеждали, что на суде подобного не бывает.
— И не бывает, — прямо говорю я. — Дождитесь понедельника, когда начнется суд, тогда все будет по-другому.
— Так вы разрешите мне выступить? — уточняет Рут. — Потому что я должна сказать от себя.
— Обещаю. — Я ставлю бокал на стол. — Рут, вы же знаете: то, что мы делаем вид, будто расизм не имеет ничего общего с вашим делом, вовсе не означает, что мы не знаем о его существовании.
— Тогда зачем притворяться?
— Потому что это и есть работа юристов. Я зарабатываю на жизнь ложью. Если бы я думала, что это поможет вас оправдать, я могла бы сказать присяжным, что Дэвис Бауэр — оборотень. И если бы они в это поверили, позор им.
Она смотрит мне в глаза:
— Это отвлечение внимания. Это клоун, кривляющийся у тебя перед лицом, чтобы ты не заметила ловких манипуляций у него за спиной.
Странно слышать подобное описание моей работы, но оно не лишено смысла.
— В таком случае, я думаю, мы можем выпить, чтобы забыть об этом. — Я поднимаю свой бокал.
Рут наконец отпивает вина.
— Во всем мире не хватит пино нуар, чтобы забыть.
Я провожу большим пальцем по краю своей коктейльной салфетки.
— Как вы думаете, расизм когда-нибудь перестанет существовать?
136 
