65 
Она вышла и увидела его глаза, такие, как раньше, и в то же время другие. Глаза много выстрадавшего человека, человека несущего на плечах неподъемный груз, боящегося и стыдящегося чего-то.
Он сжал руками плечи Мэй, а потом привлек ее к себе. Оба молчали, ибо то, что таилось внутри каждого из них, было слишком глубоким, бездонным, огромным.
Мэй слушала стук сердца, вдыхала запах своего Куна, постепенно проникаясь мыслью о том, что это не сон, что с его лица не упадет маска, скрывающая чужака или — что страшнее — чудовище.
Она не спрашивала, куда он ее ведет, и почти не видела дороги. Они были словно два листа, сорванных с дерева ветром и несомых по воздуху согласно его прихоти.
Кун привел Мэй в тесную комнатку над чайной, с затянутым дешевой бумагой окном в комнату, где были только потертые циновки. Наверняка бедные наемники приводили сюда своих временных подруг, но Мэй было все равно.
Заперев дверь, Кун упал перед ней на колени и целовал ее руки, а она обхватила его голову и прижала к тому месту, где предположительно жила человеческая душа. По лицу Мэй текли слезы, и она знала, что в ближайшие четверть часа не сумеет вымолвить ни слова. Потом они наконец сели рядом, и Кун заговорил:
— Не бойся, это и вправду я. Меня не казнили, я остался жив, так же, как и ты. Мы оба жестоко ошиблись, но все же судьба позволила нам встретиться.
— Но ты… сын князя, и ты… женат на дочери самого императора?! Разве твоя жена… не я? — тихо и осторожно прошептала Мэй.
Он отчаянно замотал головой.
— Ты жена Куна Синя, а Сугар — супруга Киана Янчу. Беда в том, что Кун и Киан — одно и то же лицо. Эта история началась, когда мне было десять лет…
Он говорил, и Мэй чувствовала, как стыд вгрызается в него изнутри, будто хищное животное с острыми зубами и когтями.
— Я боялся. Все эти годы я боялся быть раскрытым, разоблаченным. Оправданием может служить лишь то, что я опасался не только за свою жизнь.
— Почему ты с самого начала не рассказал мне правду?!
— Потому что думал, будто прежняя жизнь навсегда осталась позади.
— Неужели ты отказался от нее ради меня?
— Ради тебя, ради любви, ради душевной свободы.
Она улыбнулась сквозь слезы.
— Хотя отныне ты принадлежишь не мне, я рада, что ты жив, Кун.
— Ошибаешься, Мэй, по-настоящему я принадлежу только тебе!
— Но я простая девушка, а она дочь императора. Я видела, насколько она прекрасна!
— Ты несравнимо лучшее ее. Роднее и ближе, а значит, красивее.
Она понимала, что Кун говорит не о той красоте, которая зависит от удачно подобранной одежды, украшений и косметики. Он имел в виду ее внутреннее очарование, подобное огню в очаге, которое оставалось неизменным всегда, не важно, как она выглядела и во что была одета.
Когда Кун обнял ее, Мэй чувствовала, как по телу разливается внутреннее пламя, как нарастает душевное волнение, как все чаще бьется сердце. Она обвила его шею руками, сомкнула губы с его губами, и они соединились в жарком танце за пределами всех границ.
Мэй говорила себе, что ничего не помешает ей сполна насладиться счастьем чудесной встречи, ничто не станет преградой для будущего.
Луна ярко освещала комнату. Листья деревьев отливали темным серебром, цветы мерцали призрачно и нежно. Их острый и сладкий аромат струился в раскрытое окно и проникал в комнату, где на циновке неустанно сливались воедино две тени.
А после Мэй поняла, что он вынужден ее покинуть, что он должен вернуться к той, другой.
— Разве мы не можем уехать? — тихо спросила она.
Кун помрачнел.
— Если я исчезну во второй раз, Юйтан неминуемо поймет, что что-то не так. Он перевернет Поднебесную, но отыщет меня и казнит, ибо такое не прощают никому. К сожалению, я не могу обрести другую внешность, другое лицо. Не в моих силах избавиться от метки.
— А где те люди, что когда-то вовлекли тебя в это?
— Они живы и до сих пор служат Юйтану, а их сыновья — мне. Ты не представляешь, сколько голов полетит, если все откроется! В Поднебесной существует закон взаимной ответственности, который распространяется на весь род преступника! Казнят не только меня, Чжуна и Шона, но и всех моих и их родственников! Я не хочу, чтобы их наказали за то, что я совершил, будучи мальчишкой!
Мэй горько усмехнулась.
— Знал ли ты тогда, что когда-нибудь женишься на дочери самого императора!
65 
