129 
– А что о ней говорят? – заинтересовался я.
– Я его перебила, чего он никак не ожидал, и спросила, не считает ли он, что его администрации следует серьезнее отнестись к пандемии подобного размаха и без всяких признаков снижения в обозримом будущем.
– Есть три типа лжи, – пояснил мне Алекс. – Ложь, наглая ложь и статистика.
– И он тебе ответил? – спросил Бастиан.
– Нет, конечно, – сказала Кортни. – Только крякнул, усмехнулся и тряхнул головой; вы, говорит, девчата из комнаты для прессы, в курсе всех сплетен, да? Потом спросил, видела ли я «Эпоху радио»[50] и что я думаю о Вуди Аллене. Ведущий кинорежиссер? И задумчиво так поскреб подбородок. В мое время, говорит, этот парень сидел бы в отделе писем. В общем, пропустил мой вопрос мимо ушей, а тут еще примчался пресс-секретарь: господин президент, вас ждут в Овальном кабинете. Когда Рейган ушел, пресс-секретарь меня обматерил и пригрозил лишить аккредитации.
– Думаешь, это он нажал на редактора? – спросил Бастиан. – Решил тебя наказать?
– Он либо кто-то из администрации. Понимаешь, они не хотят, чтоб кто-нибудь ворошил эту тему. Особенно тот, кто с ней близко связан, поскольку замужем за врачом, который занимается СПИДом и может служить информатором об истинном положении дел.
– Пожалуйста, не называй меня так, – сморщился Алекс. – Терпеть не могу это слово. В нем что-то уничижительное.
– Но ведь так оно и есть. По сути. Вы оба – информаторы. И нечего подслащивать пилюлю.
– Думаю, ничего не изменится, пока общество не осознает, что этой болезни подвержены все, независимо от сексуальной ориентации. – Бастиан отложил вилку и нож. – Сейчас в нашем центре лежит один пациент. № 741. Алекс, ты его знаешь, да? (Тот кивнул.) Ты его навещал, Сирил?
– Нет. – Я прекрасно помнил номера своих подопечных, они словно впечатались в мозг, но из восьмой сотни еще ни с кем не встречался.
– Год назад его направила ко мне врач из вашингтонской клиники имени Уолта Уитмена и Мэри Уокер. Больной жаловался на сильные головные боли и неуемный кашель. Антибиотики не помогали. Врач сделала кое-какие анализы, возникли подозрения, и она направила его ко мне на консультацию. Едва я его увидел, тут же понял, что врач не ошиблась, но не стал понапрасну тревожить парня – абсолютную уверенность могли дать только специальные тесты.
– Молодой? – спросила Кортни.
– Нашего примерно возраста. Холост, детей нет, однако натурал. От него исходила этакая надменная уверенность, свойственная симпатичным парням традиционной ориентации. Он поведал, что всегда много путешествовал и, вероятно, где-то подхватил клеща, малярию или что-нибудь в этом роде. Я спросил, активна ли его половая жизнь. Он рассмеялся нелепости моего вопроса. Конечно, сказал он, в этом я активен с юных лет. Много ли было партнерш, спросил я, и он пожал плечами – сбился со счету. «Связи с мужчинами?» – задал я следующий вопрос, и он затряс головой, глядя на меня как на сумасшедшего. «Я что, похож на голубого?» – удивился он, но я не стал отвечать. Через неделю он пришел за результатами анализов. Я его усадил и сказал, что, к сожалению, в его крови обнаружен вирус иммунодефицита, атаки которого какое-то время мы будем успешно отражать, но есть большая вероятность того, что через несколько месяцев он разовьется в полномасштабную болезнь, на сегодня, как известно, неизлечимую.
– Знаешь, сколько у меня было таких разговоров? – сказал Алекс. – Только в этом году семнадцать. А сейчас еще апрель.
Я вдруг вспомнил давний эпизод: в день моей свадьбы я сижу в кафе в районе Ренела, приглядываю за девятилетним парнишкой, пока его мать, заведующая парламентским буфетом, названивает в «Аэр Лингус», пытаясь забронировать билет в Амстердам. «Тебе не говорили, что ты чудаковат?» – спросил я. «Только в этом году – девятнадцать раз. А сейчас еще май».
– И как пациент № 741 это воспринял? – спросила Кортни. – Слушай, нельзя назвать его имя, что ли? А то мы как будто в научно-фантастическом фильме.
– Нельзя категорически. Воспринял он плохо. Посмотрел на меня, словно я затеял идиотский розыгрыш, потом весь затрясся и попросил воды. Я вышел из кабинета, а когда вернулся, он лихорадочно листал свою историю болезни, лежавшую на моем столе. Он не врач и, конечно, ничего там не понял, но как будто хотел доказать, что я ошибся. Я забрал папку, дал ему воды. Его так колотило, что он весь облился, пока пил. Потом немного успокоился и сказал, что наверняка я поставил неверный диагноз, а потому он требует заключение другого врача. Вы в своем праве, ответил я, но это ничего не изменит. Мы проводим специальные тесты на вирус, поэтому никаких сомнений не остается. Мне очень жаль.
129 
