147 
Юджин поднялся с постели. Он пошатывался от слабости, но в его лице появилась решимость.
Айрин накрыла тело Фоера одеялом, а Алан сказал:
— Мы дадим тебе отъехать подальше, а потом позовем представителей власти. К сожалению, дабы снять подозрения с остальных, придется рассказать им правду. Пусть мисс Сара найдет тебе довоенную одежду, а мундир оставишь здесь.
Юджин обнял сестру, которая не переставала плакать.
— Я не жалею о том, что мне придется уехать отсюда. Это уже не та Темра, в которой я вырос, которую я любил.
— Ты сообщишь о себе?
— Непременно. Будь счастлива и больше не совершай ошибок, — сказал Юджин.
Когда завершилось дознание властей и тело Фоера предали земле, Алан сообщил Саре, что они с Айрин уезжают из Темры. Навсегда.
Сара вновь была в трауре, будто и впрямь потеряла настоящего мужа. В том, что Фоера похоронили на семейном кладбище О’Келли, было что-то неестественное и неправильное, но Сара настояла на этом, ибо все должны держать ответ за свои ошибки: мертвые — в том неведомом мире, куда уходят навсегда, живые — на земле и… в своем сердце.
— Я прошу, чтобы вы остались, — неожиданно сказала она.
— Это невозможно, — ответил Алан. — Что нам тут делать? Темра — не наш дом. Мы должны попытаться построить собственную жизнь.
Айрин молчала. Алан был уверен в том, что на Севере им будет лучше. Там он наверняка найдет работу, и им гораздо реже придется подвергаться унижениям из-за «неравного брака».
— Айрин, — сказала Сара, — ты ошибаешься, думая, что у тебя нет дома. Твой дом здесь. Отец вписал твое имя в завещание. Третья часть Темры принадлежит тебе. А поскольку едва ли Юджин когда-нибудь вернется домой, отныне можно считать, что ты и я владеем ею поровну.
Айрин замерла. Что-то проникло к ней в кровь, словно тайная лихорадка, изменив ход ее мыслей. Несмотря ни на что, она не могла ненавидеть Темру, она всегда подспудно желала, чтобы та наконец стала ее настоящим домом.
Послевоенная жизнь в Новом Орлеане била ключом. Этот некогда чопорный город был открыт всем ветрам; отныне здесь было полным-полно богатых, предприимчивых людей, которые нажились на войне и не разбирались ни в чем, кроме денег. Коренные южане считали их подлыми и пошлыми, но кто теперь прислушивался к мнению коренных южан?
Джейк Китинг сумел проникнуть в это блестящее общество. Он стал модным доктором, его без конца приглашали в залитые огнями салоны, клубы и рестораны, полные декольтированных дам, мужчин во фраках и смокингах, шустрых лакеев и почтительных метрдотелей.
Ему хватало ума правильно оценить такое общество, однако ирония судьбы заключалась в том, что именно эти люди смогли по достоинству оценить его.
Джейк принимал всех и никогда бы не отказал нищей негритянке с младенцем на руках или безработному ирландцу, однако в последнее время такая публика к нему почти не заглядывала.
Зато ему случалось тайком помогать попавшим в беду обитательницам публичных домов, которых развелось великое множество: за такие услуги платили щедро.
Благодаря своему опыту, интуиции, таланту и такту он не только безошибочно ставил диагноз, но умел и успокоить больного, и убедить его в необходимости лечения. Джейк не считал себя особенным, он просто делал свое дело. Его познания были весьма обширны, и вскоре от пациентов не было отбоя.
Деньги тоже текли рекой, и через некоторое время новоявленные матроны уже рассматривали его как возможного жениха для своих дочерей.
— В чем ваш секрет, доктор Китинг? — спросила одна из них, когда они потягивали шампанское в ее саду под звуки наемного струнного оркестра.
— Вероятно, в том, что я смотрю на каждого пациента так, словно он — единственный. В том, что если я хорошо знаю какую-то болезнь, то не стану вешать ее, как табличку, на шею каждого больного, чей диагноз кажется мне сомнительным. А главное, похоже, это мое призвание.
— Это как любовь, мистер Китинг? — кокетливо поинтересовалась дама.
— Да, как любовь.
— Вам случалось любить?
— Конечно. Я и сейчас люблю.
Он в самом деле любил Лилу, он снял для нее уютную квартирку, обставленную просто, но красиво, и, поскольку она очень хотела научиться читать и писать, нанял для нее учителя.
Иногда Джейк наблюдал за тем, как она познает то, чему он научился много лет назад, и это пробуждало в нем снисходительное умиление.
147 
