54 
Нет-нет, она совсем не такая, как эти женщины! Но… может быть, ей грозит стать такой же? Ведь впереди еще много лет бесприютных странствий, и иных подруг у нее не будет…
Раздался стук в дверь.
— Кто там?
— Это я, Чар.
— Я отдыхаю.
— Впусти меня.
— Нет. Я устала, у меня болит голова. Я хочу лечь.
— Но ты же выйдешь к ужину? Выйдешь, правда?
— Нет, Чар! Оставь меня в покое. — Мона заметила, что голос ее поднялся до крика, и усилием воли заставила себя говорить спокойно и твердо: — Я ложусь в постель. И спорить не собираюсь.
За дверью наступило молчание; быть может, Чар прикидывала, не вломиться ли в каюту силой. Затем, к облегчению Моны, она обиженно проворчала:
— Ну ладно, раз ты так хочешь…
И ушла. Мона сидела, напряженно выпрямившись и прислушиваясь, пока шаги ее не стихли вдалеке и не воцарилась тишина. Затем вскочила и начала лихорадочно швырять вещи в чемоданы.
Ее охватило нетерпеливое, почти истерическое желание бежать.
«Лишь бы никогда больше не встречать этих кошмарных женщин!» — говорила она себе.
Глава одиннадцатая
Неделя в Александрии пролетела для Лайонела и Моны как один миг — миг безмятежного счастья.
С какой радостью узнала Мона, что им не придется возвращаться в Каир! Лайонела перевели в Вену — так образовался у него неожиданный недельный отпуск.
Одежда и драгоценности Моны приехали из Каира поездом, и вместе с ними она села на пароход, отплывающий из Александрии в Неаполь. Стоя на палубе и озирая огромную Александрийскую гавань, где бок о бок покачивались на волнах суда под флагами всех стран, она благодарила небеса за то, что покидает Египет.
«Ненавижу эту страну! — думала она. — Эту жару, вонь, людей!»
Но сама понимала: больше всего она ненавидит Чар, ибо при одном воспоминании о ней чувствует себя грязной.
Ну что ж, решительно сказала она себе, даже это я готова выносить ради того, чтобы быть с Лайонелом. Чтобы стирать с его лица морщины заботы и тревоги, чтобы рядом со мной он дурачился, как мальчишка, и снова безоглядно любил жизнь.
Ведь не только она страдала от этого неестественного существования. Лайонел, человек сильный и страстный, любил ее всеми силами души, и фальшивая семейная жизнь была для него постоянным мучением.
Энн действовала ему на нервы. Даже не будь Моны, едва ли она могла стать хорошей женой для умного мужчины, ищущего в женщине чуткую и близкую по духу собеседницу. Энн была рассудительна, прямолинейна и полностью лишена воображения.
Дав согласие выйти за Лайонела, она не сомневалась, что на этом ее задача выполнена — дальше все будет как в сказке: «жили долго и счастливо». От семейной жизни она не ожидала ни неожиданных поворотов, ни страстей, ни тревог.
Она даже не представляла себе никаких семейных треволнений, разве только тех, что связаны с деньгами или с переездами. Проблемы душевной жизни, своей или чужой, Энн не занимали: для нее мир делился на черное и белое, без полутонов, и в собственном замкнутом мирке она имела дело только с белым.
Жизнь свою она заполняла мелочами: хозяйственными хлопотами, покупками, непритязательными развлечениями. Дипломатия ее не занимала — интриги лидеров и вождей оставались недоступны ее пониманию, да она и не старалась их понять.
Горизонт ее ограничивался домом и детьми, которых она воспитывала строго и разумно, стараясь и не пренебрегать ими, как модные современные мамаши, и не баловать.
Иными словами, Энн стала бы идеальной женой какому-нибудь добропорядочному, рассудительному, вполне заурядному человеку. Но Лайонел заурядным не был.
Он был умен и талантлив — ему прочили блестящую карьеру — и, как многие талантливые люди, страдал от частых перепадов настроения: за гордыми взлетами следовали падения в пучину отчаяния.
Однако он научился так держать себя в руках, что для всех знакомых и даже друзей оставался всегда одинаковым: любезным, остроумным, безупречно сдержанным.
Лишь Мона знала, как мучает его порой уныние и неверие в собственные силы, знала и мучилась вместе с ним.
С ней он делился всеми своими заботами и тревогами, зная, что она поймет и посочувствует, что она одна способна спасти его от самого себя и разогнать черные тучи его отчаяния.
Порой она с улыбкой думала о том, как много знает и какую ценность представляли бы ее знания для иностранных шпионов. Без сомнения, многие свои успешные переговоры, составившие ему славу, Лайонел провел удачно благодаря ободрениям и советам Моны.
54 
