Особенно,... 
45 
— Господи боже! Ох уж эти женщины — все бы им всех сватать и женить!
Да, думала Мона, Майкл тем вечером был просто великолепен.
Глядя на него, она гадала, как относится он в глубине души к ее желанию принести в дом Хаулеттов радость, вернуть им то, что сама она мысленно называла солнечным светом.
Быть может, он считает, что напрасно она лезет в чужую жизнь? Кажется, его это забавляет; и все же она инстинктивно чувствовала, что многое из того, что она говорит и делает, Майклу представляется сомнительным.
Он никогда с ней не спорил, выполнял все ее желания; однако всякий раз, как они оказывались вместе, Мона ощущала, что он держится чуть отстраненно, словно глядит на ее действия со стороны, оценивает их и — чувствовала она с неудовольствием — мысленно критикует.
— О чем думаешь? — спросила Мона.
Она заметила, что Майкл хмурится, закуривая сигарету.
— О том, что в Бланхеме, говорят, обнаружился случай ящура, — ответил он. — Не слишком-то весело, если по соседству с нами начнется эпидемия.
Мона промолчала, и Майкл улыбнулся ей.
— Прости, что надоедаю тебе разговорами о сельском хозяйстве.
— Вовсе ты мне не надоедаешь, — ответила Мона. — Пожалуйста, Майкл, не говори так! Если бы ты знал, как это раздражает!
— Почему же? — спросил он.
— А ты не понимаешь, что это оскорбительно? — продолжала Мона. — С девушкой вроде Стеллы Ферлейс, очень хорошенькой, но не накрашенной и плохо одетой — или, если хочешь, скромно одетой, — люди вроде тебя с удовольствием говорят и о коровах, и о картошке, и бог знает о чем еще — и не сомневаются, что ей интересно! Так вот, мне тоже интересно. Но я выгляжу как светская дама, и все считают, что со мной надо говорить о ночных клубах и о черной икре. Не могу тебе передать, как это нудно — особенно в исполнении людей, ничего не знающих ни о том, ни о другом!
Майкл расхохотался.
— Смейся на здоровье, — горячо продолжала Мона, — но меня это просто бесит! Каждый из нас склонен говорить о том, чем занимается, чем хорошо владеет, — иначе и быть не может. И когда люди пытаются рассуждать о том, чего не знают… Если бы ты знал, как это нудно и противно!
— Если, боже сохрани, у нас начнется ящур, — пообещал ей Майкл, — ты об этом узнаешь во всех подробностях!
Мона поняла, что он над ней подшучивает.
— Будешь надо мной смеяться — уйду! — пригрозила она.
— Что ты, я никогда над тобой не смеюсь!
Он встал и, подойдя к огню, остановился у нее за спиной. А потом удивил ее — взял ее руку и принялся задумчиво ее рассматривать.
В его жесте не было нежности или ласки — он просто рассеянно смотрел на тонкие пальчики с ухоженными розовыми ногтями, затем перевернул ее руку ладонью вверх и всмотрелся в линии на ладони.
— Интересно бы знать, что здесь написано? — проговорил он. — Тебе никогда не гадали по руке?
— Много раз, — ответила Мона. — Все предсказания противоречили друг другу, и ни одно не имело отношения к реальности — может быть, кроме одного.
— И что же сказала тебе эта гадалка?
— Гадальщик. Это был египтянин, он сидел на ступенях «Винтер-Палас-отеля» в Луксоре. Вот что он сказал: «Сейчас над тобой светит солнце — но ты во тьме. Настанет день, когда тебя окружит тьма, когда над головой твоей нависнет черная туча, — и тогда ты обретешь солнце».
Наступило короткое молчание.
— Все эти предсказатели любят наводить тень на плетень, — шутливо сказал наконец Майкл и отпустил ее руку.
Моне показалось, что он хотел о чем-то еще спросить, но решил промолчать.
Быть может, не понимал, почему, живя на яркой стороне, она в то же время пребывала во тьме уныния? Что ж, она могла бы ответить, что по крайней мере здесь гадальщик не ошибся.
В то время она была глубоко несчастна.
Как она ненавидела Египет! И однако в памяти ее он остался яркой, красочной страной: золотые, пропитанные солнцем пустыни, голубое сверкание Нила, легкая дымка жары в воздухе и далекое мерцание миражей, поднимающихся от горячих песков.
Ей вспомнились пронзительные крики туземцев на верблюдах, вопли арабских мальчишек, дерущихся в пыли, вечерние призывы муэдзинов, созывающих народ на молитву с вершин стройных минаретов, и еще — неразлучная со всем этим тоска, бесконечная досада, желание бежать…
Тряхнув головой, Мона повернулась к окну.
— Ладно, хватит о прошлом, — проговорила она. — Эта тема на меня тоску наводит. А о будущем гадать — еще тоскливее. Может быть, пойдем прогуляемся?
45 
