Особенно,... 
33 
Прежде чем ответить, Майкл остановил машину и заглушил мотор. Однако открывать дверь не стал — вместо этого повернулся к Моне, вгляделся в ее лицо, освещенное тусклым светом приборной доски.
— Что с тобой такое случилось? — спросил он.
— Лучше спроси, чего со мной не случалось, — проглотив комок в горле, сдавленным голосом ответила она. — Майкл, я не могу об этом говорить — ни с тобой, ни с кем другим. Просто поверь: мой мир рухнул. Рухнула жизнь, рухнула вера… и, кажется, мужество тоже меня оставило.
— Ну нет! Ты никогда не лишишься мужества, — успокаивающе проговорил Майкл. Он наклонился к ней и взял обе ее руки в свои. — Послушай, — сказал он. — Когда кажется, что жизнь кончена, на самом деле это всего лишь конец главы. Завтра начнется новая глава.
— А если я не хочу?
— Все равно начнется.
Мона всхлипнула.
— Ох, Майкл, как бы я хотела умереть!
— Это было бы слишком просто.
— Просто? — повторила она, удивленная этим словом.
— Да, — ответил Майкл. — Все мы приходим в этот мир ради какой-то цели. Если при первой же неудаче, при первом же серьезном препятствии на пути к цели мы будем опускать руки и с плачем убегать с поля боя, не будет ли это малодушием, даже предательством самих себя?
— Иногда испытания превышают наши силы.
— Никогда! — твердо ответил Майкл. — Поверь, все, что встречается на нашем пути, мы в силах вынести и преодолеть.
Моне вдруг представилось, как он ползет к пулемету, волоча за собой искалеченную ногу, — терзаемый болью, но полный неотступной решимости, движется к своей цели.
Инстинктивно, не думая об этом, она сжала его пальцы — а миг спустя со вздохом разжала руку.
— Что-то я расклеилась, — сказала она, стараясь, чтобы эти слова прозвучали легко и шутливо.
Майкл ничего не сказал, не изменился в лице, однако она почувствовала: он разочарован тем, что разговор внезапно оборвался.
— Когда-нибудь, Мона, — проговорил он, — ты узнаешь много нового о самой себе.
— Быть может, я и о тебе узнаю что-то новое, Майкл?
— Меня узнать несложно. Конечно, если тебе это интересно.
— Откровенно говоря, сейчас мне не интересно ничего. И такое чувство, что уже никогда ничто меня не заинтересует.
— Поживем — увидим, — ответил Майкл. — Не спеши выносить приговоры ни себе, ни другим. Я теперь занимаюсь сельским хозяйством, а оно учит терпению. Быть может, и ты здесь этому научишься, Мона, — не полагаться на то, что вспахали другие, а самой бросать семена в землю и ждать, когда они взойдут.
— О чем ты? — с внезапным интересом спросила она.
Но Майкл не ответил: вместо этого он неловко, с трудом опираясь на больную ногу, выбрался из машины и, хромая, пошел открывать ей дверь.
Она вышла в ночную прохладу, взяла его за руку.
— Майкл, мне нужен друг.
— Я всегда был твоим другом. Так я прощен?
— За что? Я уже все забыла!
Это была ложь. Вечером, раздеваясь, Мона поймала себя на том, что думает о Майкле: о его сокрушительном, почти жестоком объятии, о губах, до боли впившихся в ее губы.
Что почувствовала она при этом?.. Разумеется, унижение. Поступок Майкла лишь подкрепил ее неуверенность в себе и беспокойство о том, что думают о ней люди.
— Все оттого, что совесть нечиста, — объяснила она своему отражению в зеркале. — Я была тем, что в свете называют «женщиной легкого поведения», — вот и жду, что именно так со мной и будут обращаться.
Однако она радовалась, что примирилась с Майклом. Он надежен, как скала, на него можно положиться. Как нужны ей сейчас такие люди — и как жаль, что так мало их рядом!
Теперь она готова была проклинать прежнюю свою жизнь, когда, всецело сосредоточившись на одном-единственном человеке, отрезала себя от всех остальных. Лайонела больше нет — и что у нее осталось? Ничего.
Кроме памяти о тех годах, что они провели вместе. И все же Мона знала: вернись время назад, предложи ей кто-нибудь прожить эти годы заново — не колеблясь, она выбрала бы прожить их точно так же.
Ей вспомнилось, как Лайонел вошел в гостиную ее лондонской квартиры — с экстравагантной обстановкой, которую они подбирали вместе с Недом и которую теперь, после его гибели, приходилось распродавать за долги.
Когда он явился, Мона разбирала нефритовые украшения. Поначалу она не поверила своим глазам — застыла, судорожно сжав в руке холодные зеленые камни, глядя на него широко открытыми изумленными глазами.
33 
