ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Слепая страсть

Лёгкий, бездумный, без интриг, довольно предсказуемый. Стать не интересно. -5 >>>>>

Жажда золота

Очень понравился роман!!!! Никаких тупых героинь и самодовольных, напыщенных героев! Реально,... >>>>>

Невеста по завещанию

Бред сивой кобылы. Я поначалу не поняла, что за храмы, жрецы, странные пояснения про одежду, намеки на средневековье... >>>>>

Лик огня

Бредовый бред. С каждым разом серия всё тухлее. -5 >>>>>

Угрозы любви

Ггероиня настолько тупая, иногда даже складывается впечатление, что она просто умственно отсталая Особенно,... >>>>>




  28  

Миссис Вейл на другом конце стола смотрела на дочь с такой радостью и гордостью, что Майклу даже жаль ее стало, так явно было ее беспокойство о том, чтобы вечер прошел гладко и Мона всем понравилась.

Изумительно вкусный, хоть и довольно скудный ужин был окончен, и миссис Вейл повела дам в гостиную.

— Не слишком увлекайтесь картами, — предупредила она мужчин, — а вы, Майкл, следите, чтобы генерал, увлекшись своими рассказами, не забывал пасовать.

Выйдя из столовой, Мона взяла под руку Дороти Хаулетт.

— Как поживаешь? — спросила она.

До свадьбы Моны Дороти Хаулетт была, пожалуй, единственным близким ей человеком в деревне.

В молодости жена доктора была хорошенькой, хоть и довольно заурядной внешности, но со временем сделалась совсем бесцветной. Однако лицо у нее было простое, доброе, открытое, как у ребенка, — и весь Литтл-Коббл знал, что женщины добрее и приветливее Дот Хаулетт в округе не найти. Все говорили, что у нее золотое сердце.

Доброта и безотказность Дороти вошли в поговорку — и в результате ей часто приходилось выполнять не только свои, но и чужие обязанности. Она кормила и обстирывала мужа, занятого своими больными, растила четверых детей, а с начала войны на попечении у нее оказались еще и трое эвакуированных.

Словно этого было мало, она взвалила на себя Общество помощи фронту, а кроме того, вызвалась руководить размещением эвакуированных в Литтл-Коббле и соседней деревушке — задача, требующая недюжинных дипломатических способностей и такта в сочетании со стальной волей.

Но Дороти Хаулетт не жаловалась. Работала она без выходных и праздников, ни минуты не оставляла на себя — и однако всегда выглядела счастливой, а мужа своего, судя по всему, обожала.

«Так вот что такое счастливый брак?» — спрашивала себя Мона.

Она смотрела на вечернее платье Дороти — пятилетней давности и уже расползающееся по швам, на седину в ее каштановых волосах, явно нуждающихся в стрижке и укладке.

После ужина и стакана портвейна (она пыталась отказаться, но уступила настояниям миссис Вейл) Дороти слегка раскраснелась. Говорила она много, с лихорадочной быстротой, стараясь не отставать от Моны.

— Как же я рада, что ты вернулась! — воскликнула она.

— Все здесь так добры ко мне, — ответила Мона. — Удивительно, сколько людей говорят, что рады моему возвращению! Я как-то не ожидала такого.

— Почему же? — спросила Дороти. — Все мы скучали по тебе — я-то уж точно!

— А почему? — с любопытством спросила Мона.

Дороти взглянула на нее с удивлением.

— Неужели не понимаешь? — ответила она. — Все мы хотим проснуться. Хотим услышать, что за пределами Литтл-Коббла есть другой, большой мир. Ты словно отблеск какой-то иной жизни, даже, может быть, другой цивилизации, ты как… как бы это сказать? Вот: ты как героиня голливудского фильма!

Мона рассмеялась:

— Спасибо, милая Дот! Никогда еще не слышала таких похвал в свой адрес. Если бы только они соответствовали истине! Но, увы, я вернулась усталой и разочарованной, чтобы сложить здесь свои бренные кости.

В голосе ее прозвучало какое-то сильное чувство; но, прежде чем Дороти успела задать вопрос или хотя бы задуматься об этом, к ним присоединилась миссис Вейл.

— Ну, что скажете о моей дочери? — гордо поинтересовалась она. — Похорошела, как вам кажется?

— Мама напрашивается на комплимент — причем себе, а не мне, — объявила Мона. — Бедная мамочка до сих пор считает, что ее гадкий утенок превратился в лебедя!

— Никогда ты не была гадким утенком! — возразила миссис Вейл. — Хоть ты и моя дочь, но скажу как на духу: никогда я не видела более очаровательного ребенка!

— Мамочка, милая! — воскликнула Мона. — Неужели ты не знаешь, что для любой матери ее ребенок — самый красивый на всем белом свете? В Сан-Франциско я разговаривала с негритянками — они показывали мне своих малышей, приглашали ими полюбоваться и, уверяю тебя, свято верили, что розовенькие голубоглазые ангелочки ни в какое сравнение не идут с их шоколадными негритятами!

— Что верно, то верно, — согласилась миссис Вейл. — Я всегда говорила: ничто не дает женщине такой радости, такой гордости, как дети. Вы согласны, Дороти?

— Конечно, — ответила Дороти Хаулетт.

— И ты, милая, однажды это поймешь, — задумчиво заключила миссис Вейл.

В этот миг дверь отворилась, и вошли мужчины. Мона вскочила на ноги.

  28