— Я не могла допустить, чтобы Итен продолжал искать настоящего отца девочки.
— А разве это плохо?
— Слишком много людей были бы задеты.
— Не могу понять, почему ты продолжаешь покрывать его, ведь прошло столько времени.
— Не его — Андреа. Правда сокрушит ее.
— Ты, может быть, недооцениваешь свою дочь. Она не такая уж хрупкая, как ты себе ее представляешь.
Она посмотрела на их сплетенные руки.
— В этом, Дэвид, ты можешь мне доверять.
— Это означает, что прежде я не верил тебе.
— Ты обязательно должен понять, как это важно, — сказала Кэрли, пропустив мимо ушей его колкость.
— Я верю тебе.
Она высвободила руку.
— Ох, Дэвид, не подведи меня. Все это очень серьезно.
Дэвид взял ее за руки.
— Выдержишь ли ты?
— Это не игра, — ответила она раздраженно.
— Я сделаю то, о чем ты просишь, — скажу Итену, что Андреа моя дочь, — еще и потому, что отдал бы все, что имею, если бы это оказалось правдой.
Кэрли затаила дыхание.
— Зачем ты говоришь так?
— Потому что это правда, — просто ответил Дэвид. — Бог свидетель, я пытался забыть тебя, но из этого ничего не получилось. Если бы Андреа была моим ребенком, я бы имел частицу тебя, которую никто не смог бы у меня отнять.
Кэрли не хотела слышать эти слова. Весьма относительная стабильность и удобства, установившиеся в ее жизни с Итеном, могут быть нарушены тем, что Дэвид все еще продолжает любить ее.
— Ты любишь прошлое. Кэрли уже не та девушка, которую когда-то знал Дэвид Монтгомери.
— О, так ли уж ты изменилась? Перестала ли плакать во время грустных фильмов? Перестала ли ненавидеть заварной пудинг? Может быть, ты перестала похрапывать?
— Это все мелочи.
— Хорошо, достигаешь ли ты удовольствия по-прежнему быстрее, когда лежишь сверху?
Она откинулась назад, как от удара.
— Негодяй, ты не имеешь права!
— Что? Вспоминать? У меня только это одно и осталось.
Ее раздражение было очень недолгим — как снег в августе.
— Так много всего произошло и изменилось, и как ты можешь все еще любить меня?
Он наклонился и коснулся ее щеки.
— Думаю это потому, что я никогда не переставал любить тебя, даже когда ненавидел. Всех женщин, которых я знал, сравнивал с тобой. И женился на Виктории только лишь потому, что она ни в чем не была похожа на тебя.
— Это неправильно. Мы не должны сейчас говорить об этом.
Она закрыла глаза, и какая-то приятная, теплая волна растеклась по всему ее телу.
— Я не для этого пришла сюда…
— Ты когда-нибудь вспоминаешь обо мне?
Кэрли медленно наклонилась и прижалась щекой к его плечу. Дэвид обнял ее.
— Временами мне так не хватает тебя, и я очень страдаю. Ты была больше, чем лучший друг или любовница, фактически ты стала частью меня самого. Потеряв тебя, я потерял и себя.
Дэвид закрыл глаза.
— Когда я получил экземпляр моей первой книги, единственное, о чем я тогда мечтал — показать ее тебе.
— Мне хотелось бы быть тогда с тобой.
— И что бы ты сделала? — спросил Дэвид, прижимаясь лицом к ее волосам и вдыхая их аромат.
Кэрли улыбнулась.
— Я придумала бы что-нибудь невообразимое. Например, заполнила бы ванну шампанским «Дом Периньон». Заставила бы тебя сесть в ванну вместе со мной и читать вслух твою книгу. Потом бы мы отпраздновали твой успех с вином из старинных кубков, которые затем выбросили бы в огонь камина.
Они приближались к опасной черте. Дэвид чувствовал неопределенность их положения.
— А потом что?
Кэрли сжалась и попыталась отстраниться.
— Мы должны остановиться. Это нехорошо по отношению к Итену и Виктории.
— А, может быть, для нас? — сказал Дэвид, неохотно отпуская ее.
Кэрли нервно поправила волосы, спутанные ветром.
— Когда ты увидишь Итена, скажи ему, что ты не хотел признать Андреа пятнадцать лет назад, не хочешь делать это и сейчас. Важно убедить его, что быть ее отцом для тебя ничего не значит.
— Ах, Боже, так вот что лишает его покоя! Он все это время ожидал, что я заберу у него дочь?
Дэвида внезапно переполнила досада за своего старого друга.
— Единственный способ успокоить Итена — сказать ему то, о чем я прошу.
— Почему ты думаешь, что он поверит мне?
— Давай попытаемся развеять его сомнения.
Кэрли колебалась, как бы обдумывая, стоит ли продолжать.