42 
Но раздумья раздумьями, а в восемь утра придет машина, и он, собрав свой вещмешок, спустится вниз, чтобы ехать в город, который он любил и немного боялся. Что он скажет Тане? Что он может сказать Тане, уже, наверно, привыкнувшей к его заботе и присутствию? Эта мысль все сильнее тревожила Павла Добрынина, и он понял, что ничего не сможет ей сказать — просто слова станут поперек горла. И тогда он решил собраться сейчас, ночью. Тем более было это несложно, потому что вещей, которые ему надо было взять с собой, у Добрынина почти не имелось.
Осторожно, на цыпочках Добрынин прошел в комнату, взял свой вещмешок, постоянно лежавший под кроватью, на которой спала сейчас Таня с ребенком. Взял с полки книжного шкафа третью книгу «Детям про Ленина», чтобы было что в дороге читать, и на ощупь, не глядя, взял сборник стихов. Потом вернулся на кухню, положил в мешок несколько банок консервов.
Проверил, лежит ли в вещмешке именной револьвер. Успокоился, ощутив пальцами его холодный металл. Вспомнил вдруг о фляге со спиртом, лежавшей на всякий случай тут же на кухне. Взял и ее.
Шел третий час ночи.
Добрынин взял бумагу, ручку и чернила и написал Тане записку.
Письменные слова долговечнее и смелее выговоренных.
«Дорогая Танечка, дорогой Митя!
Ночью принесли радиограмму с вызовом в Москву. Не хочу вас будить. Желаю вам счастья, здоровья и успехов. Живите здесь, в квартире. Не знаю, когда вернусь. Буду писать. Ухаживайте за могилкой Дмитрия. Жму руку (зачеркнул). Целую (зачеркнул). Обнимаю (оставил), Павел Добрынин».
Около семи утра, когда на улице было уже светло, Добрынин с вещмешком спустился вниз.
Он прогуливался вдоль дома, вспоминая, как точно так же прогуливался тут, ожидая приезда Тани.
Около восьми к дому подъехал военный «газик».
Тот же молодой офицер поздоровался с Добрыниным, предложил ему сесть на заднее сиденье.
— Мы вас довезем до станции Усть-Кут, а там в одиннадцать сядете на прямой поезд. Билет уже есть.
Добрынин кивнул.
Выехали за город.
Ухабистая грунтовка подбрасывала машину, но солдат-шофер крепко держал руль в своих молодых руках.
Глава 26
Дождливый майский вечер занудливо шелестел за окошком. К стеклу прилипали, а потом рывком скатывались вниз крупные капли.
Сторож автостоянки дома отдыха МВД «Сокол» Марк Иванов стоял над двухконфорочной газовой плитой в своей будке-сторожке и сквозь толстенные линзы тяжелых, замучивших переносицу очков наблюдал за побитой алюминиевой кастрюлей, в которой варился суп из говяжьей лопатки с ошметками мяса, нескольких картофелин и одной луковицы.
Пузырьки уже поднимались со дна кастрюли, что свидетельствовало о начале кипения. Сжимая в ладони пригоршню каменной соли, Марк выжидательно следил за этими пузырьками. Наконец он взял левой рукой ложку, зачерпнул немножко супа, подул на него, а потом дотронулся губами, боясь обжечься, но понимая необходимость проверки на соль. Суп оказался несоленым, и Марк щедро посолил его.
Потом присел рядом на табурет. Стал ждать. Будка-сторожка уже три года заменяла ему настоящее жилье. В общем-то, обустроился он здесь неплохо: стояла под одной стеной узкая кровать с железной сеткой, а под другой стеной, у окна, находился маленький столик, плитка, две табуретки и старая тумбочка, несколько раз перекрашенная за последние сорок-пятьдесят лет.
Марк снова поднялся, посмотрел на кипящий суп, понюхал его, наклонившись над кастрюлей. Еще чуть-чуть — и будет готов.
Чувство голода своими частыми появлениями очень раздражало Марка. И дело было не в том, что ему не хватало денег, хотя зарплатой то, что он получал в кассе дома отдыха, назвать было трудно. Просто не хотелось ему никуда выходить из своей будки. Малюсенькая автостоянка была полностью видна из окошка, да и находились на ней только две машины, одна из которых — старый синий «Москвич», принадлежавший бухгалтеру, — последний раз ездила, должно быть, лет двадцать назад. Красные «Жигули» отдыхавшего в доме отдыха майора, конечно, ездили. Так что вроде охранять их стоило, но в поселке Уютное никто ничего не воровал, и вообще было тихо, мирно и спокойно.
И если уж говорить о еде, то все остальные сотрудники дома отдыха бесплатно и сытно питались в том же самом доме отдыха, в столовой. А если не хотели есть именно там, то всегда могли набрать себе еды, оставшейся от отдыхающих, и отнести к себе домой, чтобы кушать по-домашнему, в приятном одиночестве или в кругу семьи. Все так и делали. Все, кроме Марка.
42 
