44 
Шестинедельный младенец заулыбался – Летти была в этом уверена.
А Дариус всего этого не видит. Дариус не держал его на руках, не слышал милого гуканья или сердитого крика, когда малыш хотел есть. Дариус столько всего пропустил. Шесть недель бессонных ночей, усталости и волнений… С первой же минуты, когда ей дали в руки сына, ее охватило необыкновенное, до сих пор неведомое чувство, которому трудно дать определение. Дариусу такое чувство неизвестно. А может, неизвестно из-за нее? Сердце ёкнуло. Правильно ли она делает, отказывая Дариусу в этом?
Как-то поздно вечером, когда ребенок никак не мог заснуть, она, укачивая его, возила коляску по аллее до ворот и увидела темную спортивную машину, медленно проезжавшую мимо.
Дариус! Она побежала к воротам, но не успела – машина уехала. Летти долго смотрела сквозь решетку ограды на пустую дорогу и вдруг осознала, что дом без него пуст, хотя в доме отец, сын и прислуга.
«Нет»! – строго приказала себе она. Она не занялась разводом лишь потому, что у нее не было на это времени.
Покормив сына, Летти почти час баюкала его, пока он не заснул. Включив радионяню, она тихонько вышла из детской и стала спускаться по лестнице. И вдруг услышала негромкие мужские голоса, доносившиеся снизу из комнаты отца.
Его комната была самой большой и уютной, с видом на море. Здесь они с мамой жили раньше. Он редко вставал с кровати. Иногда Летти удавалось уговорить его спуститься на лифте в кресле-каталке в зимний сад или посидеть около камина, когда рядом лежал внук.
Но чей это мужской голос, разговаривающий с отцом? Летти нахмурилась и подошла ближе.
– Ты всегда был хорошим мальчиком, – услышала она голос отца.
– Поверить не могу, что вы говорите это мне после всего случившегося.
У Летти подогнулись колени. Что здесь делает Дариус? Как он попал в Фэрхоулм?
– Немного колючий, как и твой отец. Юджиниус был самым лучшим из всего персонала. Мы часто говорили о тебе. Он тебя любил.
– Он своеобразно это показывал. – Голос мужа прозвучал без горечи, спокойно.
Отец засмеялся:
– Мое поколение показывало свою любовь иначе.
– Но Летти всегда знала, что вы ее любите.
– Я рос без тех страхов, что были у твоего отца. Он с пятнадцати лет был единственной опорой твоей бабушки. Когда родился ты, он не смог найти работу в Греции.
– Я знаю.
– Он больше всего боялся, что не сможет тебя обеспечить. – Отец закашлялся. – Будь я хоть немного осмотрительнее, то не оставил бы дочь без средств, пока сидел в тюрьме. Только благодаря тебе мы вновь вернулись в наш дом. Вот почему я позвонил. Я тебе благодарен.
– Тогда уговорите Летти остаться.
– Остаться? Куда она собралась?
– Она уедет из Нью-Йорка, когда вас не станет.
Говард тихонько засмеялся:
– Похоже на нее. Не видит любви у себя под носом, готова убежать от собственного счастья.
Летти с дико стучащим сердцем привалилась к стене около открытой двери и замерла.
Молчание. Затем Дариус произнес так тихо, что она с трудом расслышала:
– Простите меня. Я винил вас за смерть моего отца все эти годы. Правда в том, что ненавидел я себя самого. Я сказал ему ужасные слова как раз перед его смертью. Я никогда себе этого не прощу.
– Как бы там ни было, – ответил Говард, – но твой отец давно тебя простил. Он знал, что ты его любил. А он – тебя. Он гордился тобой, Дариус. И я тобой тоже горжусь – за то, что ты нашел в себе смелость прийти сюда сегодня.
Отец горд за человека, который так отвратительно с ним обошелся? Который лгал ей? Летти не выдержала и ахнула.
Наступила пауза.
– Летти, – произнес отец, – я знаю, что ты здесь. Войди.
Летти застыла. Если она сейчас убежит, то это будет выглядеть глупо и трусливо. Задрав подбородок, она вошла в комнату отца.
Отец лежал высоко на подушках, вытянувшись на кровати, на ночном столике полно пузырьков с лекарствами. На худом лице слабая улыбка, глаза светятся любовью.
Летти нашла силы повернуться к тому, кто стоял около кровати.
Высокий, широкоплечий… Дариус излучал силу. Целую минуту Летти впитывала этот образ. Он был одет просто, в темную рубашку и темные джинсы. Дариус поднял руки и тут же опустил, словно заставил себя не приближаться к ней, не дотрагиваться до нее. Но черные глаза смотрели в упор и прожигали насквозь.
Сердце у нее моментально откликнулось громким стуком. От чего – от гнева? от сожаления? от желания…
– Что ты здесь делаешь? – выдавила она.
44 
