Последние отзывы

  33  

— Не могу, — пробормотал я, отчаянно напрягаясь. — Не выходит.

— Шперунг, — произнес Мальчик.

— Что?

— Это называется шперунг, — небрежно пояснил он. — Заикание памяти. Когда слово вертится на языке, но произнести его, то есть вспомнить, никак не удается.

Я был весь мокрый от беспорядочных усилий, в висках стучало. И тут меня прорвало.

— Какого дьявола, — заорал я, — ты скалишь зубы? Ты кто, собственно, такой, чтобы диктовать мне, что делать и чего не делать!

— Не нужно так нервничать, — примирительно сказал он, и в ту же секунду я, как ступорящий заика, наконец-то поймал за хвост бессмысленное созвучие, а затем и всю фразу.

Я сознательно не привожу ее здесь — это опасно. Тем более, что мне даже не понадобилось произносить то, что я вспомнил, вслух. Скамья подо мной накренилась, как лодка, вставшая бортом к волне, стало нечем дышать, и я соскользнул. Куда? Скорее всего — вниз. Очень похоже на внезапный сердечный приступ.

Перед тем как провалиться, еще судорожно цепляясь за холодеющую закраину мрамора, я успел вспомнить, что должен спросить про какие-то Святые ворота…

Там меня и нашел Сильвестр.

Пока я находился в беспамятстве, кто-то успел побывать у склепа — карманы мои были вывернуты, часы на руке отсутствовали. Сначала Сильвестр споткнулся о мое тело, неподвижно лежавшее рядом со скамьей. Он пал на четвереньки и стал трясти и тормошить меня, растерянно бормоча: «Петя… Курва мама!.. Да что ж они с тобой сделали?.. Поднимайся, Петя, вставай, дорогой!..»

Первое, что я отметил, выгребая из пузырящейся ледяной глубины, не имеющей ничего общего с моей полудетской аэронавтикой, — Мальчика больше не было. Это я понял еще раньше, чем узнал голос Сильвестра. Теперь больше ничего не стояло между мною и плотной реальностью. Хоть какое-то, пусть и жалкое, утешение.

Первое городское мы покинули через северный вход. Я шел спотыкаясь, едва переставляя вялые, набитые ватой ноги, и Сильвестру приходилось время от времени поддерживать меня. У почты на Бассейной подвернулся извозчик, и пока его клячи плелись на Рымарскую — мы оба жили по соседству до переезда в новый писательский дом, — Сильвестру не удалось выжать из меня ни звука.

6

Дома я заперся в кабинете и, как сумел, записал все, что со мной случилось. А утром, еще затемно, уехал на охоту под Изюм с Сашей Булавиным, Павлом и Сильвестром.

Почему с ними? Потому что ни один из них не участвовал в том макабрическом спектакле, который мне ни с того ни с сего было дано увидеть и запомнить навсегда.

Привожу запись, сделанную 28 сентября 1929 года, не меняя ни слова.

«…Судя по всему, эти ворота не открывали давным-давно.

Налево, повторяя изгибы рельефа, уходила мощная стена, изредка прерываемая коренастыми башнями с редкими бойницами. Их конические навершия были крыты наполовину сгнившим от дождей „лемехом“, у основания стена состояла из глыб дикого камня, серого гранита, выше — вроде бы оштукатурена, но лет триста тому. Сами ворота, проходившие сквозь тело надвратной церкви, обрамляли пузатые белокаменные пилоны, покрытые рыжим мохом. Они несколько выступали вперед, поддерживая портал и жестяную кровлю навеса, под которым прятались собственно ворота.

Оборонный монастырь — определил я. Таких и сейчас хватает в северной Руси.

Стояла поздняя для здешних мест осень — конец октября. Береговая трава вдоль бухты Благополучия (откуда я знал, как она называется?) уже пожухла, а редкие кривые березки сеяли по ветру последнюю листву. Сизо-свинцовое небо висело низко, едва не цепляя брюхом верхушки башен. Двое военных в форме, какой я никогда раньше не видел, — бушлаты без знаков различия и кургузые фуражки с коротким лаковым козырьком и синим околышем, — сбивали кувалдами толстые брусья, орудовали гвоздодерами и примкнутыми штыками. Тем временем буксир, отплевываясь и пыхтя, на малом ходу подтаскивал к берегу старую угольную баржу. Вторая смирно стояла у причала.

Наконец одна из створок поддалась. Военные с гиканьем и матом налегли, упираясь каблуками сапог в каменистую почву, и поперли многопудовое дубовое полотно на себя. В открывшемся наполовину проеме что-то зашевелилось, донеслась невнятная команда.

Тем временем буксир усадил неповоротливую баржу на мель метрах в сорока от берега. На борту суденышка забегали. Из закопченной трубы повалил черный дым, винт замолотил белесую воду, но баржа не шелохнулась.

  33