– Вы ведь хотите, чтобы ему было как можно лучше, – сказала я.
– Да. Мы не должны думать о себе, – согласилась Маргарета. – Мне бы хотелось, чтобы дети были рядом…
– Увы, время не стоит на месте. Может быть, вы как-нибудь приедете к нам в гости? Все вы. Бабушка обрадуется. Нужно просто сломать лед, забыть глупые распри.
– Похоже, ты уже это сделала, Анналиса, – вставил отец.
– В этом нужно убедиться.
– И вы уезжаете завтра, – сказала Маргарета. – Твои друзья – очаровательные люди.
Отец улыбнулся и посмотрел на нее. Я знала, о чем они думали. Они уже решили, что я собираюсь выйти за Реймонда.
Я промолчала. Но, видя, как они счастливы вместе, я вновь почувствовала, что поступаю глупо, оттягивая решение.
Я все время думала о том, что для меня сделал Реймонд. Да, то, что происходило теперь, было его заслугой. Если бы не он, я бы сейчас тосковала дома в усадьбе в ожидании новостей, которые не приходят.
Все считали, что мне ужасно повезло быть любимой Реймондом Биллингтоном. Не может же быть, чтобы все ошибались.
Наша затея, как я и ожидала, закончилась успехом. Когда я вернулась домой со своим единокровным братом, бабушка изумилась и, кажется, немного обиделась на то, что все это было организовано без ее ведома, но очень скоро счастье затмило остальные чувства.
Ян мигом завоевал ее сердце. Его сходство с Филиппом одновременно и печалило, и грело сердце.
– Он настоящий Мэллори, – сказала мне бабушка. – В нем ничего голландского и в помине нет.
Я сказала:
– Вам бы понравилась его мать, бабушка. Она милый, скромный, любящий человек.
– Я вижу, они тебя там совсем околдовали.
Она была очень тронута и не смогла, как обычно, скрыть этого.
– А ты, оказывается, себе на уме, Анналиса, – в голосе ее звучали сердитые нотки. – Тайком поехала туда и устроила все это. Я думаю, ты задумала это с самого начала.
– Бабушка, мне всегда это казалось немного глупым. Семейные распри обычно такие. Не забывайте, это моя семья… И ваша тоже.
– Я вижу, мне надо за тобой присматривать, иначе скоро ты станешь всеми нами тут командовать.
Но она была довольна и, я думаю, гордилась мной за то, что я сделала.
Я сказала:
– Давайте пригласим их к нам на Рождество. Правда, будет весело?
– Не уверена. Посмотрим, как Яну у нас понравится.
– Ему нравится! Бенджамин говорит, он так напоминает…
– Знаю. Я это и сама вижу. В нем это есть. Бог знает, почему его отец таким уродился.
– Ян, была бы его воля, не выходил бы из мастерской. Ему все интересно. Бенджамин говорит, он от него только и слышит: «А что это такое?» да «А для чего это?».
– Я знаю. И ты ему явно нравишься. Да и бабушка ему, кажется, не совсем противна.
– Он мне рассказывал, что всегда мечтал побывать в Англии и что отец рассказывал о нас и об усадьбе. Он считает Англию своим домом.
– Разумный мальчик.
Нам его присутствие тоже шло на пользу. Приходилось скрывать от него свою печаль, и при нем мы не разговаривали о Филиппе.
В начале мая мы снова съездили к Биллингтонам. Яна мы взяли с собой. Он освоился у нас на удивление хорошо. Да, со временем он начал с грустью вспоминать о своей семье, но, когда я спросила, не тянет ли его вернуться, мальчик уверенно ответил, что хочет остаться.
Почти все время он проводил в мастерской.
Бабушка и раньше вела переписку с моим отцом, а теперь они стали переписываться постоянно. Он хотел знать об успехах Яна, и бабушка была счастлива, что между ними снова установился мир. Некоторое волнение вызвало общее образование Яна, но бабушка наняла учителя-словесника, который был не прочь заработать, и они стали заниматься по утрам, пока велись прочие приготовления. Бабушка говорила, что, если он собирается становиться профессиональным картографом, начинать можно уже сейчас, тем более что семейное предприятие создало для этого идеальные условия.
Отец согласился с этим, но было решено, что Ян пока будет продолжать заниматься с учителем.
– Видишь ли, – сказала мне бабушка, – когда люди принимают решения в спешке, они склонны забывать о практической стороне дела.
– Что, – напомнила я ей, – всегда можно исправить попозже.
Она кивнула и посмотрела на меня со смешанным чувством любви и недовольства.
Она все еще считала, что я поступаю неразумно, продолжая отказывать Реймонду Биллингтону.
Я по-прежнему ходила в ту комнату и проводила там время, думая об Анне Алисе. Мне было уже почти двадцать и меня не оставляло странное ощущение того, что наши жизни связаны. Поговорить об этом с кем-нибудь я не могла. Бабушка посчитала бы это вздором, о чем и не замедлила бы заявить. Реймонд мог с ней согласиться, но, вероятно, постарался бы понять.