66 
— Мы поговорим об этом утром.
В тот вечер Амадо вернулся домой раньше, чем рассчитывал. Еще раньше он предупредил Элизабет, что до отъезда на винный завод у них оставалось полчаса. Амадо подошел к ее спальне и остановился в дверях.
— Заходи, — сказала она.
Он улыбнулся, глядя на нее.
— Ты, как всегда, выглядишь потрясающе.
— Спасибо.
В этот вечер она надела супермодное платье: желто-лиловое до колен, довольно простого, но очаровательного покроя. Элизабет нравилось, как колышется это платье при ходьбе — так, словно оно было частью ее.
— Это Алиса помогла мне его выбрать, — сказала Элизабет — Она была уверена, что тебе понравится цвет.
— И оказалась права, — он взял ее за подбородок и внимательно посмотрел в глаза. — Но, по-моему, здесь чего-то не хватает, — добавил он загадочно — Не уходи. Я вернусь сию минуту.
Амадо вернулся с упаковкой размером с небольшую коробку для круп. Она была обернута позолоченной фольгой, а к банту наверху была прикреплена свежая орхидея. Амадо протянул ей коробку.
— Поздравляю с годовщиной.
Кровь так и отхлынула от лица Элизабет. Она судорожно пыталась припомнить дату.
— Но ведь сегодня не годовщина. — Боже, Боже, не могла ли она забыть? — Нет еще.
— Я знал, единственный способ застать тебя врасплох — это отпраздновать пораньше.
— Значит, прием, который мы даем вечером, это из-за нашей годовщины?
Он выглядел безмерно довольным собой.
— Теперь я вижу, что достиг цели.
— Сверх самых твоих безумных ожиданий, — призналась она.
— Ну, открывай свой подарок.
Она распустила ленточку и увидела под бумагой ювелирный футлярчик. Она, конечно, поняла, что там найдет, и почувствовала себя неловко. Она не могла носить ни сережки, которые Амадо подарил ей на Рождество, ни браслет, присланный им в коробке с розами на Валентинов день ни элегантное колечко, которое он спрятал в торте в день ее рождения, без ощущения, что рекламирует продукцию фирмы «Де Бирс».
— Амадо, в этом нет необходимости. Я была бы счастлива и…
Он едва мог удержаться от нетерпеливой улыбки.
— Элизабет, ты сначала загляни внутрь, прежде чем говорить.
Элизабет нерешительно откинула крышку. Это оказалось еще хуже, чем она представляла. Значительно хуже. Она пыталась придумать, чтобы такое сказать, не сводя глаз с камня в центре. Существовали государства в третьем мире, годовой бюджет которых был меньше, чем цена этого изумруда, не говоря уж об алмазах, обрамлявших его, и тех, что образовывали собственно ожерелье.
— У меня нет слов, — сказала она ему.
Это, во всяком случае, было правдой.
— Можно я надену его на тебя?
— Пожалуйста. Не думаю, что мне это удастся самой.
Амадо обвил ожерелье вокруг ее шеи. Камни, касавшиеся ее кожи, были холодными. И тяжелыми.
— Ну-ка, дай мне посмотреть на тебя, — сказал Амадо, разворачивая ее.
Рука Элизабет двинулась к горлу, чтобы коснуться этого изумруда. Да, подобные штучки носят кинозвезды, а не дочь Билла и Анны Кэйвоу. А потом она вспомнила о замечании Эланы на Рождество при виде Элизабет. На ней тогда были сережки, подарок Амадо. Этаким театральным шепотком, когда Элизабет проходила мимо, Элана сказала Эдгару:
— Это все, конечно, шаблон, но, честно говоря, я боюсь. Единственное, что отличает взрослых мужчин от детей, — это цена их игрушек. Очень плохо, что папа не выбрал что-нибудь такое, чтобы мы все могли этим пользоваться. Что-нибудь вроде яхты или самолета.
Губы Элизабет растянулись в улыбке, когда она прикинула, какой должна быть реакция Эланы на этот, самый последний подарок ее отца.
— Ну? — подстегнула она Амадо.
Он потряс головой, словно бы в разочаровании, но в его глазах промелькнула озорная искорка.
— Ты затмеваешь эту вещицу. С тобой ничто не может сравниться. Думаю, нам придется вернуть его.
И это мгновение с захватывающей дыхание мучительной болью напомнило Элизабет о том мужчине, каким был Амадо, когда они поженились. Да неужели это было всего год назад? Она бы с радостью отдала все камни из этого ожерелья, чтобы вернуть назад того Амадо, хотя бы на одну ночь! Отвечая на его игривость, она посмотрела на него с вызовом.
— Ты просто пытаешься отобрать у меня это ожерелье. Я же знаю всю эту официальную чепуху о том, что девять десятых судебных процессов — это тяжбы о собственности.
66 
