48 
— Ну, это можно сделать и в другой раз.
Он нахмурился.
— Если это важно, то я мог бы…
— Нет… все нормально. Это терпит.
Но Майкл все-таки вошел в комнату. С нехарактерной для него мягкостью в отношении нее он сказал:
— Позвольте уж мне об этом судить, хорошо?
Боже мой, да неужели она настолько плохо выглядит?
— Я не нуждаюсь в вашем участии, — огрызнулась она. — А теперь почему бы вам не убраться отсюда и не заняться своими сверхважными делами?
Он подтянул стул, перевернул его спинкой наперед и уселся.
— Мое участие к вам? — Он покачал головой — Вот уж нет, даже если бы вас вымазали медом и привязали к муравейнику.
— Забудьте, что я вообще что-нибудь говорила, хорошо? Я могу выяснить, что мне нужно, и у Амадо.
И она отвернулась к письменному столу. Но Майкл ухватил подлокотник ее кресла и повернул ее назад, лицом к себе.
— Послушайте, и вам, и мне понятно, что отношения между нами не улучшились настолько, чтобы вы сочли бы необходимым поговорить со мной, если бы не считали это важным. Так что почему бы вам просто не сказать, что бы там ни было у вас на уме?
— Я регулярно общаюсь с вами.
— О да, время от времени вы мимоходом бросаете: «Доброе утро, Майкл», или: «Не видали ли вы Амадо?» Был даже разок-другой, когда вы со мной попрощались при уходе. Едва ли это можно считать регулярным общением.
— Вы, видно, думаете, что исчерпали свои возможности добиться чего-то большего.
— А почему это я должен чего-то добиваться? Ведь это вы считаете, что мы должны подружиться.
— Убирайтесь отсюда. Я слишком занята, чтобы играть с вами в эти дурацкие игры.
— Ну, теперь вы по-настоящему возбудили мое любопытство, — он скрестил руки поверх спинки стула и оперся о них подбородком. — Что, проблема с кем-то из оптовиков?
Несколько недель назад, когда в работе над рекламной кампанией возникло временное затишье, Амадо попросил ее ознакомиться с их системой распределения продукции. Это был не слишком тактичный толчок к тому, чтобы, как надеялся Амадо, она со временем стала принимать участие в деловой части их производственного процесса. Амадо также сказал ей, что Майкла он проинформировал и она может обращаться к нему с вопросами. Но пока она совсем ничего не знала, даже не могла квалифицированно задать вопрос. Подыскивая, что бы такое ему сказать, Элизабет уцепилась за первое, что пришло в голову.
— Да мне просто было интересно, как вы относитесь к намерению Амадо купить этот виноградник, который он на прошлой неделе отыскал в Хилдсберге.
— А какая разница, как я отношусь, что это меняет?
— Он к вам прислушивается.
— Понятно. — Майкл склонил голову набок и принялся внимательно разглядывать ее. — А не может ли это означать, что вам его идея не нравится, и вы рассчитываете, что она не нравится и мне, и в итоге вы могли бы убедить меня уговорить его изменить намерения?
— Я беспокоюсь о нем, — здесь она в первый раз вложила в слова чувства. — Он просто как ребенок, у которого вдруг оказалась масса кубиков. А он все надстраивает, надстраивает верхушку, забывая, что если не расширить основание, то вот-вот рухнет все сооружение.
— И мне, стало быть, надо поверить, будто это вас беспокоит, даже при том, что всю недвижимость в Модесто он записал на ваше имя?
Элизабет метнула в него брезгливый взгляд.
— Вам когда-нибудь надоест думать обо мне самое дурное?
— Вряд ли. Это так же легко, как дышать.
— Извините, что напрасно отняла у вас время.
Но он и не собирался уходить.
— Ну а теперь не хотите ли сказать мне, что же на самом деле вас беспокоит?
Это меткое и проницательное замечание застало ее врасплох.
— Нет, — сказала она.
— Почему же нет? Вы вряд ли можете пожелать более беспристрастного слушателя.
Горе заполняло ее, и Элизабет уже думала, что вот-вот взорвется от необходимости поделиться им с кем-нибудь. Но только не с Майклом. С кем угодно, но не с ним!
— Это личное.
Когда Майкл услышал страдание в ее голосе, насмешливая искорка исчезла из его глаз.
— У меня такое ощущение, что я должен перед вами извиниться. Вас явно что-то тревожит. Я не имел никакого права изводить вас подобным образом.
Элизабет могла вытерпеть его оскорбления, но не его доброжелательность. Горе навалилось всей тяжестью, стало трудно дышать, слезы увлажнили глаза.
48 
