– Что ж, давайте предположим, он намеревался сдержать его, – сказала граф. – Но, насколько я его знаю, если бы в самый последний момент какой-нибудь его знакомый предложил бы ему взглянуть на боксерский поединок или петушиные бои, ему не пришлось бы долго убеждать его.
– Да, пожалуй, вы правы, – с сомнением протянула девушка. – Но разве он не вернулся бы уже к этому времени?
– Очевидно, нет, – ответил граф.
Тот небрежный тон, которым он с ней разговаривал, оказал действие на Джудит. Покраснев, она попыталась улыбнуться и сказала:
– Мои страхи кажутся вам нелепыми. Разумеется, произошло нечто в этом роде. Десять к одному, я застану его дома, когда вернусь. Вот только… лорд Уорт, вы действительно так думаете? И не видите никаких причин для беспокойства?
– Пока еще нет, во всяком случае, – ответил он. – Если же к обеду вы по-прежнему не будете иметь от него никаких вестей, сообщите мне, и я заеду к вам, чтобы обсудить, какие шаги лучше предпринять. Тем временем я незамедлительно наведу справки на дороге в Уортинг. Думаю, на вашем месте я не стал бы рассказывать о случившемся никому. Если Перегрин вернется и обнаружит, что весь город только и говорит о его эскападе, то едва ли обрадуется подобной популярности.
– Вы совершенно правы. Я не скажу никому ни слова. Разумеется, его исчезновению имеется какое-то очень простое объяснение. – Она встала. – Я более не могу задерживаться. Миссис Скаттергуд наверняка уже спрашивает себя, что со мной сталось.
Капитан Одли, стоявший у окна, шагнул вперед.
– Вы позволите мне проводить вас? – спросил он.
Девушка улыбнулась.
– Да, конечно. Я буду очень рада. Смею надеяться, мы с вами застанем Перри на Марина-Парейд. Мистер Бруммель, я жалею о том, что встретила вас здесь, потому что сознаю, сколь низко пала в ваших глазах! Однажды вы говорили мне: нельзя показывать свои чувства, а я едва не впала в истерику! Нет-нет, не нужно провожать меня, лорд Уорт! Я вполне полагаюсь на капитана Одли.
Граф тем не менее проводил ее до самого фаэтона, помог подняться в него и подождал, пока она не уедет. Вернувшись в гостиную, он застал мистера Бруммеля стоящим на прежнем месте. В руке тот держал бокал с мадерой и неспешно потягивал вино мелкими глотками. При виде графа мистер Бруммель заметил со свойственной ему мечтательной созерцательностью:
– Мне пришло в голову, Джулиан, что, хотя я могу быть и не настолько хорошо информированным, однако новости о боксерском поединке в окрестностях наверняка достигли бы ваших ушей.
– Вы вольны думать, как вам будет угодно, – коротко ответил граф.
Мистер Бруммель взглянул на него поверх края бокала.
– Знаете, а ведь я действительно так думаю, – сказал он. – Выдумка о петушиных боях оказалась более удачной и, если вы ею удовлетворены, то уж мне грех жаловаться.
– Я нисколько ею не удовлетворен, – отозвался граф. – Однако следовало сказать хоть что-нибудь. Если у вас есть какие-либо иные предложения, я с радостью их выслушаю. Что у вас на уме, Джордж?
– Кто, – осведомился мистер Бруммель, – является наследником состояния Перегрина?
– В общем и целом – его сестра.
Мистер Бруммель сокрушенно покачал головой.
– Не думаю, что мисс Тавернер способна на такое нарушение приличий, как убийство собственного брата.
Перед тем как ответить, граф налил себе бокал вина и пригубил его.
– Убийство, Джордж, – очень сильное слово, – заметил он. – Там ведь был и грум, и тильбюри, и пара лошадей.
– Верно, – согласился Бруммель. – Между тем я придерживаюсь мнения, что изобретательный человек мог – в случае нужды – найти средство избавиться и от грума, и от тильбюри, и даже пары лошадей.
– Такая мысль уже приходила мне в голову. Но я не собираюсь упоминать о ней в разговоре с мисс Тавернер.
Мистер Бруммель опустил на стол бокал и вновь раскрыл свою табакерку.
– Сколько лет мы с вами знакомы, Джулиан? – полюбопытствовал он.
– Ровно восемнадцать, – с сокрушительной точностью ответил граф.
– Вздор! – Бруммель даже вздрогнул от неожиданности. – Неужели столько времени прошло с тех пор, как я поступил в полк?
– О вашем приеме в десятый гусарский полк официальный вестник сообщил в июне 1794, а оставили вы нас в 1798 году, после того, как полк перевели в Манчестер, – безжалостно уточнил граф.
– Это я помню, – признал Бруммель. – Но какой кошмар, право слово! Значит, мне уже тридцать четыре или даже тридцать пять!