30 
Когда все мальчики были в постели, Мим приготовила себе и Оливии по чашке чая, Лукас с Уаттом предпочли кофе. Постепенно разговор затих, и Мим обменялась взглядом с Уаттом. Они встали.
— Возьми подушки и одеяло в прачечной, — обратилась Мим к Лукасу. Уатт обнял жену за плечи.
— Дорогая, он сможет сам о себе позаботиться. Доброй вам ночи. Увидимся утром.
— Ты собираешься спать здесь? — спросила Оливия, сидя на противоположном краю софы.
Ругая себя за то, что вел себя с Оливией грубо, Лукас понимал, что их разделяют не только подушки, лежащие между ними на диване.
— Софа раздвигается.
Их глаза встретились. После долгого молчания она прокашлялась.
— Я тоже, пожалуй, пойду спать.
Прежде, чем она стала еще дальше от него, а Лукасу казалось, что с наступлением ночи дистанция между ними резко возрастала, он сознался:
— Я волновался, как пройдут эти выходные, Оливия. Я не знал, как ты примешь все это.
— Ты имеешь в виду мальчиков?
— И Мим, и Уатта. И простую сельскую жизнь.
— То, что у меня нет ботинок, не означает, что мне не нравится жизнь на ранчо.
— Ты еще почти ничего не видела.
— Надеюсь, завтра ты мне покажешь? Взгляд ее таз явно был бесхитростным, и он понял, что ей действительно здесь нравится.
— С этого завтра и начнем.
Она улыбнулась, и ее голос стал мягче:
— Хорошо.
Раздосадованный тем, что ему приходится постоянно бороться со своим желанием, он потихоньку придвинулся к ней, так что их колени соприкоснулись.
— Я знаю, ты сама должна решить, работать ли тебе во время беременности или нет. И что будет потом. И как растить нашего ребенка. Но ты должна меня тоже понять; иногда мне кажется, что я стою на улице и наблюдаю за всем со стороны, и единственное, что я могу, это высказать свое мнение.
Она положила руку ему на колено.
— Мне важно твое мнение. Но ты тоже должен понять: я становлюсь мамой впервые, мне нужно время, чтобы взвесить все, прежде чем принимать решения.
— Я пытаюсь дать тебе время.
— Я знаю, — ответила она мягко.
Казалось, мир замер, когда он наклонил голову, и она прильнула к нему. Их губы встретились. Он испытывал голод по ней, по ее прикосновениям, по ее губам с самого Рождества. Оливия обвила его руками, крепко прижимая к себе. Он чувствовал ее грудь, но ему хотелось видеть эту грудь, прикасаться к ней, целовать ее. Ее дыхание стало его дыханием, он отклонился назад, потянув ее за собой, так что она легла на него. Оливия тихонько постанывала, все сильнее сжимала его плечи, его чувственность была на пределе от прикосновения кончиков ее пальцев к его шее, от цветочного запаха, который всегда исходил от ее волос. Ее стройные ноги переплелись с его ногами, он ощущал на себе ее дивную сладкую тяжесть.
Он гладил ее спину, опускаясь все ниже, пока его руки не добрались до ягодиц. Он прижался к ней в возбуждении, и она начала двигать бедрами в такт ему; он не знал, понимает ли она, что делает с ним.
Он стал целовать ее лицо, шею, плечи. Когда она прошептала его имя, он еще раз сделал толчок бедрами, ища удовольствия и одновременно желая дать его. Хриплым голосом он произнес:
— Оливия, ты не представляешь, как я хотел этого. Как сильно я тебя хочу.
Внезапно она замерла, и он понял, что разрушил колдовство. Теперь она перестанет действовать импульсивно, а это значит…
— Лукас, мы не можем… Мальчики, Мим, Уатт… Она попыталась встать, но он удержал ее, прижимая к себе.
— Поцелуй меня на прощание, Оливия. Пожелай мне спокойной ночи. Покажи, что хочешь меня. — Когда она заколебалась, он пробормотал:
— Ладно, не надо. — Мужская гордость заставила его высвободиться из-под нее. Сев на краешек софы, он немигающим взглядом уставился прямо перед собой.
— Лукас, ты меня не понял…
— Я прекрасно понял тебя, — оборвал он ее. Все ясно: она не испытывает влечения к нему, даже когда они оказываются рядом.
Выражение лица Лукаса, его застывшая поза говорили Оливии, что лучше сейчас его не трогать, даже не говорить с ним.
— Я ухожу спать, — сказала она. Он продолжал смотреть перед собой. — Извини меня. — Тебе не за что извиняться, — отрезал он. — Я думал, мы хотим друг друга, но, очевидно, я один испытываю влечение.
— Это не правда. Просто ты забыл, что я беременна и что значит эта беременность для меня, для моей жизни. Мне трудно во всем разобраться.
— Что ж, когда разберешься, не забудь сообщить мне.
30 
