Что происходит? Почему он так ведет себя? Ведь не может же он отослать ее па корабль, не дав ей времени переодеться и собрать вещи?
Теоле хотелось спросить у пего, что происходит, но непролитые слезы все еще душили ее, и все расплывалось перед глазами. В одном она могла быть уверена: он рядом с ней и все же не поцеловал ее, как она просила.
«С моей стороны было… нескромно… просить об этом», — решила Теола.
Она чувствовала, что, отказавшись выполнить ее просьбу, он захлопнул перед ней двери в рай.
«Я… больше ничего… не могу поделать», — вздохнула она.
Она умоляла его позволить ей остаться и потерпела неудачу. Просила подарить ей прикосновение губ, а он отказал ей даже в этом последнем мгновении счастья. Теперь он отошлет ее прочь, и ей больше нечего сказать, больше не о чем просить.
Неожиданно коляска остановилась. Теола открыла глаза, замигала и увидела, что они остановились перед белоснежной виллой. Виллу окружали высокие кипарисы, и в сгущающихся сумерках она выглядела очень красивой.
Подбежавший слуга открыл дверцу коляски, и Алексис Василас сошел на землю.
Он подал Теоле руку, чтобы помочь спуститься, и она задрожала, ощутив его прикосновение.
Они вошли в дом, и Теола мимоходом смутно разглядела холл с белыми стенами и мягким светом, струящимся из алебастровых плафонов.
Он привел ее в гостиную, высокие окна которой открывались в сад. Освещение здесь также было мягким, а сама комната казалась прохладной, белой, и все в ней дышало утонченностью.
Но у Теолы не было времени смотреть по сторонам. Она не могла оторвать глаз от своего спутника.
Теола услышала, как за ними захлопнулась дверь. После этого он отпустил ее руку и стоял, глядя на нее, но не отступил в сторону, наоборот, стоял рядом, так близко, что это вызывало в ней дрожь.
Генерал не отрывал глаз от ее лица, но молчал, и через мгновение Теола произнесла:
— Зачем… вы привезли меня… сюда? Г-где мы?
— Я хочу, чтобы вы еще раз попросили меня о том, о чем просили во дворце, — сказал он. — Я не уверен, что правильно вас понял.
В его голосе звучали такие нотки, от которых что-то дрогнуло в душе у Теолы и вновь стало трудно говорить — но уже по другой причине.
Генерал не шевелился, и она поняла, что он ждет ответа.
— Я… просила вас… меня поцеловать, — прошептала она.
— Вы уверены, что хотите этого?
Произнося эти слова, он придвинулся ближе.
Снова она подняла к нему лицо и поняла, что никогда ничего в жизни не хотела так, как сейчас хочет ощутить прикосновение его губ.
Очень медленно он обнял ее, словно ожидая, что она будет сопротивляться. Затем его рот закрыл ее губы, и Теола почувствовала, что ее охватывает восторг так же, как и тогда, в пещере. Но теперь он был еще более сильным, более прекрасным и более волшебным.
Она прижималась к нему все теснее и теснее, желая слиться с его телом, стать его частью. И в это мгновение Теола чувствовала, как огненные языки пламени охватывают ее, а вместе с ними приходит свет, почти слепящий в своей яркости.
«Я люблю тебя! Люблю тебя!»— хотелось ей воскликнуть, и, возносясь с ним на самое небо, она желала бы умереть в то же мгновение.
Рай, наверное, не мог быть более чудесным, более полным экстаза, более совершенным, чем те ощущения, которые заставляли ее трепетать в его объятиях и отвечать на его поцелуй каждой клеточкой своего тела.
Теола забыла обо всем, даже о собственных несчастьях, даже о страхе перед будущим. Она стала с ним одним целым и чувствовала, как огонь, бушующий в них обоих, пожирает все, оставляя лишь любовь .
Наверное, прошли долгие века, пока Алексис не поднял голову и не взглянул в ее глаза.
— Ты этого хотела? — спросил он хриплым голосом.
У Теолы голова шла кругом от нахлынувших на нее чувств. В то же время ей доставляло невыносимые мучения сознавать, что только что изведанное чудо закончилось.
Его губы оставались очень близко от ее губ, и она ждала, желая еще раз ощутить их прикосновение и не смея попросить об этом.
— Почему ты хотела, чтобы я поцеловал тебя? — спросил он.
Казалось, этот вопрос донесся до нее из другого мира.
— Я… люблю тебя! — прошептала Теола. — Пожалуйста… позволь мне остаться… в Кавонии.
Его руки сжали ее так крепко, что она невольно вскрикнула от боли.
— Ты действительно думаешь, что я мог тебя отпустить?
— По ты… хотел… чтобы я уехала.
— Только потому, что злоупотребил твоим доверием.