53 
Прокурор выразил протест.
— Все это домыслы! — воскликнул он. — Полицейский не психолог и не может выступать в качестве эксперта в данном вопросе!
— Но у него есть опыт общения с преступниками и свое личное мнение, — возразила судья.
Она разрешила Брандтнеру ответить.
— Мне кажется, это всего лишь несчастный случай, — сказал он. — Очевидно, подсудимый просто крутил в руках пистолет и нечаянно нажал на курок. А потом он был шокирован. Вероятно, он до сих пор пребывает в шоке.
— И вы полагаете, это может быть следствием неудавшегося самоубийства? — спросила судья.
— Я так не думаю, — пожал плечами Брандтнер. — Так или иначе, он был полон жизни. Интересовался нашими делами и буквально излучал оптимизм. Он не походил на самоубийцу.
Перед тем как вернуться в камеру, я осмотрел зал. Внезапно взгляд мой упал на знакомые рыжие волосы. Бросившая меня чемпионка по прыжкам в воду беседовала с миниатюрной женщиной, повернувшейся ко мне спиной. Я видел только длинные черные волосы и жестикулирующие руки ее собеседницы, но мне вдруг показалось, что я знаю ее. Коллега? Писательница? Кто-нибудь из прошлой жизни?
— Вы очень популярны, — произнес у меня над ухом охранник, еще ожидавший снега в этом году.
Я усмехнулся.
— Как кинозвезда, — добавил другой.
Я молчал и размышлял над тем, кто эта женщина. О чем Хелена беседует с ней? В желудке снова возникли неприятные ощущения.
Позднее выступали свидетели, которых я не боялся: мои бывшие коллеги из «Культурвельт». А меня вынудили комментировать заключительную девятилетнюю главу моей профессиональной карьеры. Я лицемерил. Говорил, что работа мне нравилась.
— Особенно писать репортажи из зала суда, — пошутил я.
В сущности, еще невинная ложь.
— Мы ценили вас как серьезного репортера, — серьезно сказала Штелльмайер.
Зигфрид Реле вспыхнул от гнева. Он ненавидел журналистов, в том числе и меня.
Я отличался честолюбием, приветливостью и обходительностью — вот то немногое, что могли рассказать обо мне коллеги.
— Это один из самых приятных членов нашего коллектива, — заметил Лотар из отдела экономики.
— Жизнелюбивая натура, — добавил Йенс, который писал о спорте и совершенно не знал меня. И одному лишь Крису Райзенауэру было известно больше.
— Ян запомнился мне как замкнутый и спокойный человек, — начал он. — Его подавленность иногда даже представлялась мне искусной актерской игрой.
Слова Криса мне не понравились, я готов был их опротестовать.
— Его улыбка казалась загадочной, — продолжил Райзенауэр. — Бог знает, какие бездны она скрывала!
Я повернулся к своему адвокату, ожидая от него очередной глупой выходки. Но Эрльт только пожал плечами.
— Иногда он производил впечатление очень несчастного человека, — подытожил Крис.
— Вы беседовали с ним о личном? — поинтересовалась судья.
— Нет. Однако все знали, что у него была подруга по имени Делия. Одно время он звонил ей несколько раз в день.
— А потом?
— Разговоры прекратились.
— Почему?
— Ни малейшего представления, — развел руками Крис.
Разве я не рассказывал им о том, что Делия от меня ушла?
— Вероятно, они разошлись, — предположил он.
В последний день своей работы в «Культурвельт», за два дня до убийства, я шесть часов сидел за компьютером напротив Криса.
— Заметили ли вы какие-нибудь изменения в его поведении? — поинтересовалась судья.
— Нет, он был такой, как всегда.
И тут снова подал голос юный очкарик:
— Господин свидетель, вашему коллеге Хайгереру действительно нравилось работать в газете?
Крис надолго задумался.
— В общем, нет, — наконец ответил он. — Ян не был журналистом, как ни старался убедить себя в обратном.
— А кем он был? — допытывался студент.
Черт! Что у него за вопросы?
— Скорее писателем, он пришел к нам из издательства. Книги оставались для него главным интересом в жизни.
— Почему же он ничего не написал?
Слова прозвучали для меня как гром небесный.
— Вы можете спросить об этом его самого, — заметил Крис.
Получив разрешение судьи, молодой человек повернулся ко мне:
— Господин Хайгерер, почему вы сами не написали ни одной книги?
Я встал, чувствуя, как у меня подгибаются колени. Вопрос эхом отзывался в моей голове. Перед глазами будто опустился серый занавес, который становился все темнее. Я чувствовал на себе руки охранников. Спертый воздух зала суда забил мне дыхательные пути.
53 
