52 
Итак, этот умник не верит в неудавшееся самоубийство. Уже одно это внушило мне глубокое уважение к нему, в чем я охотно признался бы публично. Но я его разочаровал.
— С тех пор многое изменилось, — солгал я. — При всем моем желании я не смогу вам ответить.
— Можно еще один вопрос? — спросил молодой человек у судьи.
— Разумеется, — кивнула она.
— Господин подсудимый, вы хотите сидеть за решеткой?
Это прозвучало слишком неожиданно. Временем на раздумья я не располагал.
— Я хочу справедливого приговора, не более.
— Вы совершили убийство, чтобы оказаться в тюрьме? — допытывался студент.
Никто не возмутился. Я посмотрел на судью: ее лицо не выражало никаких эмоций.
— Нет, — ответил я.
Я постарался произнести это как можно тверже и громче. Мое «нет» не допускало никаких толкований.
— Спасибо, — кивнул тот. — Вопросов больше не имею.
В качестве первого свидетеля вышел инспектор Ломан. Он не смотрел в мою сторону, что меня расстроило. Хотя я знал, что и этим он тоже старается мне помочь.
Он подтвердил, что составлял протокол. Помнит ли он мой допрос?
— Такое не забывается, госпожа судья, — ответил Ломан.
Он на службе вот уже более восемнадцати лет. Десятки подозреваемых прошли через его руки. И никогда он не сталкивался ни с чем подобным. Может ли он пояснить?
— Прежде всего, у меня и моих коллег возникло чувство, будто этот человек не способен на зло, — произнес Ломан. — Все, что с ним происходит, напоминает кошмарный сон, который никак не закончится. Мы до сих пор ничего не понимаем. Характер преступника согласовывается с содеянным — таков закон криминалистики. Но здесь мы не видим ничего подобного, госпожа судья. Хайгерер так же похож на убийцу, как муравей на хищного зверя.
Прокурор побагровел от ярости.
— На что вы опираетесь в своей работе? На факты или на эмоции и умозрительные рассуждения? — прорычал он.
— Разумеется, речь идет о фактах, — спокойно ответил Ломан.
— И что тогда сорок четыре страницы вашего протокола — признание в убийстве или поэма в прозе? — продолжил прокурор.
— Все верно, он признался, но…
— Благодарю, вопросов больше не имею.
— Можно задать свидетелю вопрос? — обратился я к судье.
— Разумеется, — кивнула она.
— Скажите, инспектор, помидоры черри в вашем огороде уже зацвели? — поинтересовался я у Ломана. — Их действительно ожидается в этом году в три раза больше, чем в прошлом?
— О чем вы говорите, господин Хайгерер? — воскликнула Штелльмайер.
Публика за моей спиной зашумела.
— Прошу прощения, это личное, — пояснил я.
— Помидоры зацветут не раньше июня, — застенчиво промолвил Ломан.
Он кивнул мне в знак того, что у него все хорошо.
Потом выходили резковатый Ребитц, а за ним юный бас-гитарист Брандтнер.
Ребитц незаметно для остальных изобразил для меня на пальцах знак победы. Он сказал, что, видимо, мой случай скорее из сферы психиатрии.
— Вероятно, у обвиняемого имеется еще одно «я», иначе я ничего не могу понять, — пожал он плечами.
Не выглядел ли я на допросах подавленным или растерянным? Нет, они воспринимали меня скорее как коллегу, чем как подсудимого.
— Мы приятно проводили время вместе, даже шутили, — вспоминал Ребитц.
— Похоже, это новый стиль работы полиции — веселиться с подозреваемыми в убийстве, — усмехнулся прокурор.
— Но мы до последнего момента не верили в это, — возразил Ребитц. — Ждали, когда он нам наконец все объяснит.
— Ну а после допроса?
— Мы были ошарашены, поверьте. Спрашивали себя, не мазохист ли он, или что-нибудь в этом роде. Нам казалось невероятным, что он совершил преступление по своей воле.
Брандтнер приветствовал меня, заговорщически подняв брови. Вероятно, он сделал из моих стихов потрясающую песню.
— Поначалу мы думали, что он голубой, — начал Брандтнер, обращаясь к судье. — Ведь говорили, что это убийство в среде геев. Однако он совершенно не производил такого впечатления. Все, что он нам говорил, записано в протоколе. Мы вникали во все детали, анализировали мельчайшие подробности. Это убийство становилось для нас все загадочнее, непостижимее, хотя факты, казалось, были налицо.
Вмешался мой адвокат. Ему захотелось знать, что может сказать обо мне и моем деле Брандтнер, исходя из своих личных впечатлений.
52 
