25 
— Вот так мы растрачиваем себя попусту, мой мальчик, — вдруг сказал он и, будто опомнившись, взглянул на часы. — Ну, мой юный друг, — профессор прокашлялся и пригладил редкие волосы, — а теперь расскажите-ка мне, что нашло на вас в ту ужасную ночь.
Его глаза снова заплыли жиром. Через полчаса мы расстались.
Доза снотворного, которым потчевал меня мой охранник, день ото дня снижалась. Однако во сне я снова и снова возвращался к событиям в столярной мастерской и чувствовал между ног лапы насильников, разрывающие еще не зажившие раны. У меня во рту опять ходила вверх-вниз отдающая плесенью твердокаменная штука. Как я ни плевался, как меня ни рвало, запах прочно засел в моей глотке. Заслышав малейший шорох за стенами камеры, я с бьющимся сердцем ожидал нового нападения. Лишь с наступлением утра мне удавалось немного вздремнуть.
Разносчики еды не переставали терзать меня информацией извне и тыкать носом в газетные заголовки. Шумиха вокруг меня не стихала. «Гей-убийство в баре: смягчающие обстоятельства». Или наоборот: «Убийство в баре: новые подозрения против Яна Хайгерера». Подзаголовок «Есть свидетельства, что журналист „Культурвельт“ посещал злачные места в компании жертвы убийства».
«Абендпост» под заголовком «Шок: падение Яна Хайгерера» поместила снимки, которые Мона Мидлански сделала у меня в камере. В тексте она ни словом не упомянула о моем признании и нагло врала в лицо читателю: «Эксперты подозревают несчастный случай. Следствие рассматривает версию неудачной попытки самоубийства».
Я вспомнил Алекс и едва не разрыдался.
Сейчас судьба подозреваемого в руках следователя, говорилось дальше. Обвинение должно быть предъявлено или снято в ближайшие дни. Вполне вероятно, что произошло убийство по неосторожности. «Прокурор Зигфрид Реле, известный своей нелюбовью к СМИ, отказался от комментариев». Увидев фамилию Реле, я несколько часов проспал спокойно.
Но одно письмо, без обратного адреса, значительно сократило мне время ожидания встречи с Хеленой. Я перечитывал его всю ночь, по сотне раз за час. Тысячи раз я мысленно повторял его. Десятки раз проговаривал пересохшими губами, смаковал шероховатым языком, беззвучно рассеивая это послание в спертом воздухе своей камеры.
Написанное красным фломастером на бумажной салфетке, письмо состояло только из одного слова. То, в свою очередь, содержало четыре слога, из которых первый насчитывал три буквы, следующие два по две, а последний одну. То есть всего восемь печатных букв. Чья-то рука, скорее женская, чем мужская, тщательно вывела их на салфетке.
Вероятно, женская. Женская, вне всякого сомнения. Не знаю, был ли я удивлен или шокирован, обрадован или растроган, ранен или убит наповал, во всяком случае, я ощущал себя обманутым и застигнутым врасплох и наслаждался этим. Я видел в этом своего рода противоположность насилию. Я больше не чувствовал себя ни убийцей, ни жертвой и, конечно, сразу понял, кому этим обязан.
Одна и та же буква повторялась два раза, на пятом и седьмом месте. Это была «И». Она придавала слову глубину. Первые три были сочными и яркими. Середина — филигранной, нежной и немного размытой, как лепестки лилии. Конец выдержан в сочных и теплых тонах. Из букв, составляющих это послание, можно было сложить много разных других слов: например, «зал», «бра», «я», «раз» или «лира», но только не «нет».
Утром охранник обнаружил меня склонившимся над столом. Тронув за плечо, он вернул меня к действительности. Подняв голову, я почувствовал, что к моему лбу пристала та самая салфетка. Осторожно отлепив, я развернул ее на столе. Мне надо было готовиться к допросу. По шее текли холодные струйки пота.
— Как я выгляжу? — спросил я охранника.
Но тот не слышал меня, стараясь разобрать буквы. «Бра-зи-ли-я», — наконец прочитал он.
12 глава
Хелену Зеленич, мою чемпионку по прыжкам в воду, следователя, я видел всего пару секунд. Черный пуловер оттенял ее рыжие волосы. Ямочки на щеках прорисовывались как никогда отчетливо. Она не поднялась из-за стола, чтобы пожелать мне доброго утра. Хелена улыбнулась и с торжествующим видом развела руки в стороны, словно хотела изобразить самолет или передвинуть какой-то невидимый предмет, чтобы освободить место, или очерчивала пространство, готовясь к панорамной съемке.
Я отвел от нее взгляд и осмотрел комнату. Я сделал это. Рискнул, о чем сразу пожалел.
25 
