117 
Тамит не оправдывал ложь и деланный восторг отца, но он был способен понять Интеба. Далеко не в последнюю очередь тот заботился о своем сыне, о его будущем. Те, кто в ответ на его слова уважительно кивал, подыгрывали скорее не Интебу, а фараону: мнение божественного правителя не подвергалось сомнениям.
Слушая отца и его гостей, Тамит беспокоился все больше и больше. Что написано на табличках? Как воспримет его визит божественный Рамсес? Какое будущее ждет его и Тию?
Гости расспрашивали Тамита о том, как ему удалось спастись, и он рассказал о знакомстве с Кармелом. Поведал, что был тяжело ранен и очнулся в неприятельском лагере. Юношу не волновало, что большинство знакомых его отца видят в хеттах дикарей и врагов. Тамит не стал говорить о том, как встретился взглядом с Рамсесом, о том, как... спас ему жизнь.
В тот день когда ему предстояло явиться во дворец, молодой человек проснулся задолго до рассвета. Он лежал и вспоминал, как в детстве наблюдал за пробуждением света над Нилом. Сначала вода казалась глянцевито-темной, после начинала играть серебром, затем розовела. В бледно-голубом небе появлялись стаи больших черных и белых птиц, а рыбы с тихим плеском уходили на глубину.
Внезапно Тамита одолела тоска по прежней незамысловатой жизни, по Шеду, по братьям. По прошлому — ибо настоящее казалось зыбким, как утреннее марево, как сон.
Тамит совершил тщательный утренний туалет и оделся в белоснежный лен. Украсил запястья, предплечья и щиколотки браслетами с плоским узором из цветной эмали. Надел парадный парик. И — свою пектораль. Наверное, в нем еще жили детские мечты, в которых можно вообразить себя кем угодно, если он надеялся, что ему будет дозволено войти во дворец с колоннами, балками и дверями из серебра и золотыми балконами!
Вместо этого юношу приняли во внешней части строения, представлявшей собой просторный, окруженный крепостной стеной двор. В «дом царя» допускались только принцы и личные служители фараона. Тамиту пришлось отдать мешок с табличками молчаливому, хмурому писцу. Если бы он этого не сделал, ему было бы велено убираться прочь.
Тамит остался ждать, испытывая глубокое волнение, ощущение прикосновения к чему-то великому. Но, даже стоя перед дворцом фараона, молодой человек вспоминал о той, что всегда жила в его душе. О Тие.
В этот час, укрывшись от жары в прохладной тишине своей комнаты, Тия тоже думала о возлюбленном. Она лежала на спине, вперив неподвижный взгляд в потолок. За окном сонно покачивались резные листья пальм. Сквозь тростниковые занавески просачивался золотистый свет.
Молодая женщина знала, что станет тосковать без Тамита, и все же не думала, что ей будет так тяжело. Время тянулось мучительно, каждая минута тонкой иглой вонзалась в душу, тогда как совсем недавно оно летело стрелой, любое мгновение было подобно прекрасной песне.
Тия вспоминала ощущение невероятной слитности, когда они с Тамитом занимались любовью и когда просто смотрели друг другу в глаза.
Она прочитала свитки, которые дал ей Тамит, и пришла в восторг. Ее глубоко тронула любовная история: в героине Тия узнавала себя, а в ее переживаниях — свои чувства. Повествование было трагическим, но оно хорошо заканчивалось, и это принесло молодой женщине невероятное облегчение. Путевые заметки Тамита свидетельствовали о его наблюдательности, остроумии и удивительной широте взглядов. Тия сказала возлюбленному, что, по ее мнению, он мог бы стать одним из вы-дающихся авторов жизнеописания фараона. Тамит сначала рассмеялся, а после серьезно ответил:
— Дело в том, что я не умею приукрашивать действительность в угоду кому бы то ни было, даже если это сам фараон.
Вспомнив об этом, Тия прикусила губу. Как пройдет встреча Тамита с царем?
— Вы не спите, госпожа? — раздался тихий голос, и Тия повернулась на бок.
Хнут. Упругие кудри, темная кожа, обвиняющий взгляд.
— Что тебе нужно?
— Госпожа, мы можем поговорить?
— Да, — нехотя ответила Тия, с трудом выплывая из пучины сокровенных мыслей и чувств. — Садись.
Служанка осталась стоять.
— Вы поступаете неправильно, госпожа. Скажу больше: вы поступаете плохо.
От изумления молодая женщина резко села на кровати.
— Что ты обо мне знаешь, чтобы обвинять меня?!
— Ничего. Как и вы обо мне. И все-таки я не могу молчать. Сейчас господин занят на строительстве вашей гробницы, потому вам удается его обманывать. Когда-нибудь все откроется. И еще: лекарь, который приходит к госпоже Анок, вовсе не лекарь. Вам об этом известно, но вы молчите, потому что так удобно для вас.
117 
