72 
Рядом с императорской ложей стояли четыре младших наставника, в задачу которых входило подстегивать бойцов ударами кнутов и раскаленными металлическими прутьями.
Эрато стоял в центре арены и внимательно смотрел на Ауриану. Волнуясь, он переминался с ноги на ногу. Около него находился наставник Персея. Так было всегда. Наставники гладиаторов присутствовали на поединках, так как даже самым закаленным бойцам частенько требовались совет и поддержка.
Напротив ложи Императора располагалась ложа Консула. Под ней обычно находились музыканты. Ауриане не казался странным обычай римлян сопровождать поединки музыкой. Для нее эти бои были формой жертвоприношения, и она знала, что жалобные звуки ритуальных инструментов привлекали внимание богов. Сейчас барабан, флейты и трубы молчали. Всего лишь одна египтянка, с высокомерным видом стоявшая около водяного органа, пыталась извлечь звуки из своего инструмента. Это зловещее завывание создало у Аурианы впечатление, что она уносится в подземное царство, населенное бражничающими умалишенными. Этот орган более, чем какой-либо другой инструмент выражал дух момента. Темный, как Стикс, он говорил о конечности и краткости жизни.
Около музыкантов стояли два деревянных гроба. Откуда-то издали прозвучал голос глашатая: «Персей! Ауриния!»
Марк Юлиан сначала не узнал ее. Гладкие, зачесанные назад волосы, отливавшие бронзой, делали ее похожей на стройного, хищного зверя. В глазах Аурианы были видны хладнокровие и бесстрашие. Она вышла на тропу войны и была теперь прежде всего воином, а потом уже всем остальным. И все же Марк Юлиан чувствовал под всей этой суровостью внутреннюю хрупкость. То, с какой естественной гордостью она держала свою голову, наполнило его душу неизъяснимыми переживаниями.
«Бедное, осиротевшее дитя лесов! В движении одной твоей руки больше благородства, чем у всей этой знати, занимающей почетные места. Кровопийцы! — думал он, вглядываясь в озверевшие лица толпы. — Когда вы пробудитесь? Почему величайшим сооружением в нашей стране стала человеческая бойня? Почему никто даже не задался этим вопросом?»
Реакция на появление высокой женщины из варварского племени и фракийского гладиатора была разноречивой. Те, кто занимал места сенаторов, смотрели на все это со снисходительным презрением как на доказательство растущей изнеженности и извращенности вкусов Императора — убийцы Лициния Галла. В былые времена такую глупость не стали бы терпеть. Ведь тогда считалось, что состязания между гладиаторами призваны воспитывать во всех слоях общества храбрость и презрение к смерти. Однако они считали выражение открытого неодобрения унижением своего достоинства и ограничились лишь негромким ворчанием и покачиванием головами. Люди, принадлежащие к сословию всадников и сидевшие неподалеку от ограждения, заранее начали зевать от скуки.
— Спустите на них собак! Спаси нас, Аристос! — изредка покрикивали они.
В следующем ряду, который был отделен от нижних ярусов полосой яркой мозаики из ценных минералов, изображающей битву Титанов, сидели уличные торговцы, разносчики, купцы и другие плебеи. Еще выше располагались вольноотпущенники. Здесь тлевшее негодование легко могло вспыхнуть гневом и ненавистью. Отсюда на арену частенько сыпался град из гнилой репы. Ауриане и Персею то и дело приходилось уклоняться от этих подарков. Персей разозлился еще больше и винил в происходящем только Ауриану. Даже если бы ему удалось убить ее эффектным, красивым приемом, все равно у него после этого поединка не было шансов восстановить свой прежний авторитет.
Среди плебеев, впрочем, было много таких, кто сочувствовал Ауриане так, как не сочувствовал еще никому в этот день. Ведь это была та самая отважная предводительница хаттов, которая сохранила жизнь пленным римским трибунам, мятежница, свергнувшая статую самого Домициана. Для них она олицетворяла некую свежую, чистую силу, идущую от самой природы. Она не могла навредить никому, кроме Домициана, и это обстоятельство роднило ее с плебсом. Эта фея, враждебная лишь к тиранам, боролась за них, за их тайные устремления.
В самой верхней галерее, наиболее удаленной от арены, сидели женщины. Оттуда доносилось меньше всего криков в поддержку Аристоса. Большая часть женщин уже выла, оплакивая Ауриану, словно той не было в живых. Они сидели так далеко, что не могли толком разглядеть все, что творилось на арене. Тем самым их нежные чувства оберегались от ужасного вида крови, в изобилии проливаемой на песок арены. Впрочем, необходимость оберегать чувства женщин организаторы Игр сочли недостаточным аргументом, чтобы отказать в предоставлении хороших мест в нижнем ряду шести весталкам, сидевшим теперь неподалеку от императорской ложи. Женщины из рода Домициана пользовались такими же привилегиями.
72 
