33 
«Я думала, что хотя бы наполовину преодолела этот стыд, но он опять возвращается ко мне в миг моей слабости, словно поджарый серый волк, который выползает из сугробов, когда чувствует свою смерть или предстоящую поживу».
— Проклятье, висящее на мне, вечно, — едва различимо произнесла она. — Оно преследует меня в снах и наяву, везде, где бы я ни была.
Ауриана говорила, и ей казалось, что голос не принадлежал ей. Он становился осязаемым и, как жестокая, не знающая жалости рука, срывал повязку с почти зажившей раны.
— Мы потерпели поражение, и вина за это лежит на мне. А Одберт живет припеваючи. Я виновата в том, что никто не отомщен, в том, что наше племя рассеялось по миру, а над нами издеваются в этом месте — где людей учат драться между собой подобно собакам.
В голосе Аурианы звучала такая боль, что у Сунии перехватило дыхание. Она медленно встала с пола.
— Ауриана, из тех, кто остался в живых, никто не верит в то, что ты опозорена. Так думаешь только ты, — Суния заколебалась, не будучи уверенной в своем праве говорить об этом, но затем отважилась продолжать. — Я не понимаю… но значит судьба оставила жизнь Одберту, хотя еще неясно, с какой целью. Раз боги не перерезали нити наших жизней, значит, у них есть намерение соткать эти нити вместе. Этот человек в саду Императора, который, по твоим словам, любит тебя и который все видит глазами Водана, разве он, увидев твой позор, не стал бы презирать тебя? Но он ничего не увидел.
Ауриана повернулась, посмотрела на подругу, и ее губы раздвинулись в усталой улыбке.
— У тебя интересные мысли, Суния. Но что он может знать о чувстве стыда и позора? — она снова отвернулась к окошечку. — Он надежно укрыт броней своей царственной праведности.
Суния робко приблизилась к своей подруге. На ее устах тлело подобие улыбки.
— А может быть, судьба столкнула нас с Одбертом в это время не из-за проклятия, лежащего на тебе? Наверное, еще одно испытание ниспослано твоему великому сердцу. Одберт для тебя является воротами, через которые ты войдешь в иной мир.
— В иной мир? — Ауриана тепло улыбнулась. — Ты наделена даром поднимать дух, ободрять людей. Я даже не знала об этом!
Суния немного смутилась.
— Я тоже.
Ауриана взяла ее за руку, не сказав больше ни слова.
«Я сражалась изо всех сил, но этого никогда не бывало достаточно, — подумала Ауриана, вспоминая, как она бросила копье в строй легионеров, когда ей сказали, что убьют Авенахар, если она не откроет ворота крепости. — Но может быть, на этот раз ветер поможет и понесет копье. Может быть, оно долетит до звезд, и этого наконец хватит?»
Глава 42
Всю зиму Домиция Лонгина мучилась, испытывая желание положительно ответить на просьбу Марка Юлиана и одновременно избавиться от страха за свою жизнь. Эти два чувства попеременно овладевали ею, и она была похожа на мотылька, кружащего вокруг пламени свечи. Притяжение к огню уравновешивалось боязнью неизвестности.
Однажды вечером Домиция Лонгина оказалась в таком положении, когда встречи с Марком Юлианом невозможно было избежать. Она обедала в своих покоях Западного Дворца в обществе друзей, известных своими литературными претензиями. Все они пользовались благосклонностью Императора. Там были около дюжины заурядных лирических поэтов в компании трех знатных дам и несколько авторов тяжеловесных эпических произведений. Домиция Лонгина не смогла заставить себя прочитать их труды, потому что они все пестрели слащавыми похвалами в адрес Императора. Окна ее обеденного зала выходили в сад, где уже развернулось строительство небольшого здания библиотеки, в котором Домиция Лонгина намеревалась хранить редкие произведения ранней греко-латинской поэзии. Строительство приостановилось на неопределенное время, когда Атрид, архитектор, назначенный ведомством общественных работ, внезапно заявил, что проект, который она одобрила, никуда не годится, хотя никаких веских аргументов в поддержку своих слов так и не смог найти. Сначала он жаловался на песчаный грунт, затем ссылался на невозможность отыскать редкий мрамор, который, по мысли Домиции, должен был пойти на отделку здания. Императрица подозревала, что истинные причины проволочек крылись в желании Атрида угодить скорее Домициану, чем ей. Ее муж узрел в этом плане анархические тенденции со стороны Домиции Лонгины, опасаясь, что библиотека может стать для нее прибежищем, где она будет совокупляться с талантливыми поэтами. Иногда ей казалось, что Домициан просто завидует ее способности различать настоящие таланты в поэзии.
33 
