48 
— Будь проклят Хель[9] и его обитатели! Я думал, что Ателинда любит меня.
— Не в этом дело, — Ауриана отвернулась, пряча пылающее лицо и лихорадочно блестевшие глаза. — Моя мама, как ты знаешь, вышла в свое время замуж и была вполне счастлива с отцом. Она думала, что ей удастся вырастить детей на… на живодерне. И посмотри, что из этого вышло! Что сталось с ней и ее детьми! И что осталось от ее ткацкого станка? Витгерн, выслушай меня, пожалуйста. Я не могу заниматься домашним хозяйством, обихаживать дом и рожать детей на поле боя. Я не могу оставаться здесь, связанной по рукам и ногам, словно скотина на бойне, ожидающая часа, когда ее забьют. Я… я должна отправиться к воротам этой живодерни и встретить убийц в открытом бою…
— Мое бедное дитя. Я отлично понимаю, откуда у тебя такие мысли…
— Ты плохо понимаешь меня, Витгерн. Если ты не хочешь принять во внимание мои чувства, может быть, ты прислушаешься к тому, что судили боги. Когда начался набег, я получила предсказание судьбы, — произнесла Ауриана и пересказала историю убийства вражеского воина в Ясеневой Роще. Причем оказалось, что ей намного легче рассказывать все это, чем она предполагала — страх, который она испытывала там в Роще, слушая предсказания Хильды, сгорел в жестоком пламени вчерашнего дня. — Я должна стать, по промыслу богов, «живым щитом»… Эти слова можно истолковать однозначно: я должна стать одной из Дев Щита, обреченных на безбрачие во имя служения богам. И я стану тем, кем судили мне боги, Витгерн. Подобное же случилось с моим отцом в юности. Говорят, что особенностью Девы Меча является то, что она не может вести оседлый образ жизни. И это правда, Витгерн… Я ощущаю в своей душе вечный непокой…
Витгерн в отчаяньи закрыл лицо руками.
— Ты не можешь сделать со мной такое!
Но он отдавал себе отчет в том, что она действительно может поступить с ним подобным образом. Тем более, что они еще не обменялись клятвами и не выпили общий кубок с ритуальным напитком. Так что она вполне могла уклониться от этого брака, не нарушив древнего закона. Что же касается Бальдемара, то он никогда в жизни не сказал ей слова поперек и не препятствовал ни одному ее желанию. Не то, что бы он потворствовал слабостям дочери, которая долгое время была его единственным ребенком. Нет, дело обстояло сложней и проще. Между ними существовала какая-то сверхъестественная связь — что хотел один из них, каким-то чудесным образом тут же находило отклик в душе другого, который, оказывается, уже давно лелеял в душе мечту о том же. Ауриана, похоже, унаследовала от Бальдемара не только имя.
И выбор дочери вряд ли может удивить отца, потому что воинственные женщины и прежде появлялись в его роду. Фрейдис Быстрое Копье, тетка по материнской линии, стала Девой Щита и посвятила свою жизнь мести римлянам за убийство всех ее детей.
Но Витгерн понимал, что несмотря на безнадежность, он все же должен, приложив все усилия, сражаться до конца, иначе он будет презирать себя за малодушие.
— Ты позоришь меня своим отказом и наносишь жестокое оскорбление моей семье. Я уверен, что Бальдемар не позволит тебе обращаться со мной подобным образом. Я предупреждаю, что намереваюсь пожаловаться на тебя!
Витгерн тут же понял, что совершил серьезную ошибку. Ауриана сразу же замкнулась, и ее глаза обдали его ледяным холодом.
— Я была лучшего мнения о тебе, Витгерн. Я ведь не собака, которую можно привести к повиновению, угрожая ей палкой. А если кто-нибудь — в твоей семье или моей — попытается силой заставить меня подчиниться чужой воле, я просто лишу себя жизни.
Витгерн сразу же сник, он чувствовал себя глубоко несчастным. В одночасье он лишился всего, что ему улыбалось еще совсем недавно — знатности рода ее матери и рода ее отца, огромного богатства — обширных полей и тучных стад, ореола славы, которым было бы окружено его имя, имей он такую жену. И что теперь он получает взамен всего этого? Позор, несмываемый жгучий позор… В этот момент, казалось, он с радостью принял бы смертный приговор из уст Бальдемара.
— Ну что ж, хорошо, — сказал он, поднимаясь на затекшие ноги. — Я буду унижен перед лицом всех своих товарищей по оружию. В глазах людей я буду «тот, кому несчастная дочь Бальдемара дала от ворот поворот». Из меня сделают всеобщее посмешище. Ты этого добиваешься?
— Из меня все равно не выйдет настоящей жены! Из меня выйдет сумасшедшая женщина, неспособная жить домашней жизнью! Но, похоже, тебя это мало заботит? Тебя это, похоже, не волнует, — если только окружающим я буду казаться настоящей женой? Если на пирах тебе будут петь славу и осыпать похвалами? В таком случае я благодарю свалившееся на меня горе, потому что оно открыло мне глаза на твою подлинную сущность, прежде чем нерушимые узы брака связали нас!
48 
