19 
Когда толпа отпрянула и расступилась, давая ему дорогу, Гранн и пожарный переглянулись в сильной тревоге. С чего это такой высокопоставленный человек беспокоится о каком-то сукновале и его рабе? Ведь перед ними стоял сам Марк Аррий Юлиан, один из шести наиболее влиятельных людей в Сенате. Среди предков в его древнем роду было множество знаменитых имен, а сама родословная прослеживалась со времен Первой Пунической войны. Любой римлянин из тех, что стояли сейчас в толпе, мог рассказать какому-нибудь заезжему чужеземцу все об этом выдающемся человеке. Он был одним из самых близких друзей Сенеки. Недавно он вернулся из провинции Верхняя Германия, где служил военным губернатором крепости Могонтиак на Рейне, пока его не отозвали домой для исполнения почетной должности консула, которая предполагала, что на какое-то время он станет соправителем Нерона, хотя на самом деле эта должность была чисто номинальной, потому что Нерон ни с кем не желал делиться властью. Он был образованным человеком, сведущим во многих областях знания, знакомым с архитектурой, инженерно-строительным искусством, не говоря уже о приобретенных им глубоких познаниях в военной стратегии, истории народов и естественных науках. Его чтили как самый большой авторитет даже дикие германские племена, и среди них хатты, гермундуры и их соседи. Он написал уже тридцать томов из задуманного пятидесятитомного труда об обычаях и верованиях германцев. Все знали, что он очень хотел уйти в отставку, но военный совет Нерона препятствовал этому. А причина заключалась в непокорном вожде хаттов по имени Бальдемар, который своими набегами наводил ужас на приграничные города Галлии в течении целого десятилетия. Этот Бальдемар не присылал своих послов, отказывался давать заложников и не желал вести переговоры с Империей. Одним словом, необходимо было поставить его на место, а для этого требовалась небольшая война. Но Нерон медлил начинать военную кампанию, потому что ему нужны были деньги совсем для других целей. Император устраивал пышные зрелища на театральных подмостках и бесконечные гонки на колесницах. Поэтому и Нерон, и его Совет возлагали все свои надежды только на Марка Аррия Юлиана, единственного военачальника, способного приструнить вождя хаттов дипломатическими средствами, не развязывая дорогостоящую войну. При этом общее мнение было таково, что старый Юлиан, по-видимому, сложит голову на бескрайних просторах варварской Германии, потому что Бальдемар слишком неукротим.
— Он идет по твою душу, Гранн! — выкрикнул чей-то голос в толпе. — Ты ему, видно, всучил тогу, источенную молью, вместо совсем новой, которую он тебе сдал!
Толпа любопытных, оставшихся посмотреть, что будет дальше, разразилась громким хохотом.
Пока Марк Аррий Юлиан приближался к мальчику, тихие возгласы сопровождали его, как дуновение ветерка: «Славнейший!»
— Гранн воняет, словно козлиная задница!
— Ты что же, Гранн, купаешься теперь в той же бадье, где отмачиваешь одежду?
Сенатор поморщился и бросил недовольный взгляд на сукновала, когда легкий ветерок донес до него ту вонь, которую Гранн распространял вокруг себя. Он кивнул на мальчика.
— Поверни-ка его лицом ко мне, — произнес он негромко, но повелительно, — я хочу взглянуть на него!
— Это мой раб по всем законам, я купил его, Благороднейший, — сказал Гранн, неловко кланяясь несколько раз, и раздвинул в широкой улыбке свой толстогубый рот. — Он отличается дурным поведением, так что ты вряд ли пожелаешь взять себе такого раба.
Марк Юлиан не обращал на Гранна ни малейшего внимания. Сенатор медленно поднял лицо мальчика за подбородок. Гранн весь кипел от негодования, но не отважился протестовать. Эндимион встретился на мгновение с озабоченным, но мягким взглядом Сенатора и тут же опустил глаза в полном замешательстве, поскольку не знал, чего же ему ждать от этого человека. Но тут внезапно Юлиан бережно и торжественно, как будто испытывая благоговейный страх, взял в руку амулет, висящий поверх туники мальчика, и повертел в руках кожаный мешочек с землей. Эндимион заметил, как напряглось лицо благородного мужа, как будто он огромным усилием воли сдерживал захлестнувшие его эмоции. Наблюдая за всей этой сценой, Гранн опустил свою лохматую голову, и из его горла вырвался приглушенный рокочущий звук, похожий на подавленное рычание, какое издает пес, вынужденный стоять и ждать, пока другой, более сильный пес, грызет отобранную у него кость.
19 
