«Надо возблагодарить всех богов, — подумал Домициан, — за столь бесценный дар — без всякой подготовки нести складный обтекаемый вздор. Нерон чувствует такую благодарность к Марку в данный момент, что почти простил ему все обиды».
Лицо Нерона просияло детской радостью, словно лицо ребенка, удостоившегося похвалы, которой он так долго добивался от взрослых.
— Значит, ты считаешь, что все это может послужить сюжетом для одной из драм?
— Нет, я так не считаю.
Нерон моментально сурово нахмурился, как будто только что светившее солнце мгновенно закрыли грозовые тучи.
«Марк, что ты делаешь? — перепугался Домициан. — Если ты такой идиот, играй с собственной жизнью, но не подвергай всех нас смертельной опасности!»
— И почему ты так думаешь? — если бы за спиной Нерона не стояла сейчас сотня острых мечей, способных отомстить любому обидчику, сердитая гримаса на его лице казалась бы просто смехотворной.
— Потому что подобные шутки могут разыгрывать с нами, простыми смертными, только Императоры. Если, допустим, нечто подобное учинил бы я, меня бы просто привлекли к суду, обвинив в совершении преступления.
Нерон задумчиво кивнул. Только теперь Домициан понял, что это был мудрый ответ. Ведь Нерон испытывал особую гордость от сознания того, что он имеет право совершать поступки, непозволительные для простых смертных.
— Хорошо сказано, Марк Юлиан. И я считаю, ты был и раньше прав, когда говорил, что те эпические строки написал Вергилий. Хотя, учти, это задевает меня за живое. Но у великих артистов великие сердца! А теперь скажи мне, понравилась ли тебе невеста?
— Она не может не нравиться. Сами Грации разрыдались бы от зависти, увидев ее.
— Ха! Чудесно! Надеюсь, ты получишь от нее удовольствие. Я знаю, о чем говорю, потому что сам уже это удовольствие получил, — промолвил Нерон, как бы между прочим, и начал с увлечением разглядывать свой ноготь, покрытый золотой краской. Марк Юлиан застыл на месте, не зная, как реагировать на последние слова Императора. Он украдкой посмотрел на Юниллу, но в ее взгляде отражалась лишь пустота, как будто эти прекрасные сияющие глаза были незрячи. Может быть, кто-то выпил до дна всю ее душу, как паук, который высасывает все жизненные соки из мухи?
— Скажи мне еще, мой добрый хозяин, почему на твоей свадьбе не было совершено жертвоприношение свиньи? — Нерон вплотную придвинулся к Марку, так что тот явственно ощутил запах нардового масла, исходящий от волос Императора. — Почему ты так уверен, что боги не жаждут крови?
— Я ни в чем не уверен, мой господин. Но однажды все люди решили, что боги не требуют человеческой крови. И когда человеческие жертвоприношения были прекращены, разве Небеса возражали против этого? Нет, они не подали никакого знака, ничем не выразили своего недовольства. И теперь мы продолжаем верить в силу жестокости, но это сплошное суеверие. Возможно, пройдут годы, и однажды люди решат, что, принося в жертву животных, мы тоже совершаем бессмысленную жестокость.
— О замолчи! Ты сейчас напоминаешь мне одного человека, которого я не желаю вспоминать! — вскричал Нерон, и Марк понял, что речь идет о Сенеке. — Так значит, по-твоему, сто белых волов, принесенных в жертву по случаю моих побед в Олимпийских играх, были бессмысленно убиты?
— Если я скажу «да», я буду проклят, если — «нет», то солгу, — ответил Марк Юлиан. — Кого ты предпочитаешь иметь в качестве застольного собеседника — лгуна или мертвеца?
Домициан схватился за голову.
Но Нерон только засмеялся своим неестественным угрюмым смехом.
— Вот она, честность и искренность обреченного человека! Мне следовало бы приговорить к смерти весь мой Совет, этим, возможно, я добился бы от них, наконец, искренности!
И тут внезапно, без всякого перехода, Нерон обратился к Домициану.
— Смотрите-ка, — обиженно протянул Нерон, надув губы, — кто-то съел все до одной устрицы за этим столом, и нам ничего не досталось! Это ты сделал, Домициан?
Домициан взглянул на Императора, икнул и отвернулся, залившись краской смущения.
— Я прошу прощения, Божественный! Я и не заметил, как…
— Нервничающие люди едят без остановки, не замечая этого. Так из-за чего ты нервничаешь, а?
Домициан почувствовал, что руки и ноги отнимаются у него, и он не может даже пошевелиться. Желтые глаза Нерона будто пригвоздили его к месту.