Особенно,... 
145 
Аурианы на торжествах не было, хотя по всеобщему мнению главная заслуга в победе принадлежала ей. Она наблюдала за весельем из кожаной палатки, принадлежавшей некогда Бальдемару. У нее здорово ныла рана на шее, куда попала арабская стрела. Эта новая боль сопровождалась небольшим ознобом.
«Нам удалось выдернуть несколько волосинок из гривы огромного бесчувственного льва, который, даже не обратив на это внимания, продолжает свой путь», — подумала она.
Ночью, когда гулянье еще было в полном разгаре, Ауриана попыталась заснуть, но не смогла. Ей все время чудилось шептание мертвецов. Она наверняка знала, что Авенахар плакала.
— Авенахар, может быть, я и не увижу тебя к концу лета, как обещала. Простишь ли ты меня, если я не появлюсь до весны, а возможно, и до следующего лета? Деций, я скучаю по тебе, как скучают по теплому плащу, по быстрому галопу в предрассветном тумане, когда земля еще прихвачена заморозком, по лишнему меховому покрывалу, наброшенному холодной ночью. Моя любовь к тебе только причиняет муки. Но канаты, связывавшие наши ладьи, обрублены, и они все дальше и дальше удаляются друг от друга. Глубокие черные воды печали и неизвестности протекают между нами, и издалека теперь хорошо видны очертания берега, на котором мы жили. Я поняла, что нашей любви недоставало того единственного, что делает ее великой и вечной, как любовь Ателинды к Бальдемару. Это наполняет мою душу отчаянием. Но зачем мне переживать и думать об этом? Ведь я посвящена богам. В какую жестокую шутку превратила мою жизнь судьба! Я хочу бороться и буду делать это, пока сохраняется хоть малейший шанс на победу. Хильда говорит, что мне суждено привести мой народ к победе, так почему же я до сих пор терплю неудачи? Я хочу, чтобы мое дитя, самое лучшее из всех, сосало материнское молоко из моей груди. И в ночной тиши, когда никто не знает об этом, я страстно желаю познать такую любовь, какой ее знавала моя мать Ателинда, даже если мне будет угрожать яма со змеями. Я слышу, как голос Херты, напоминающий блеяние тролля и кваканье лягушки, постоянно вещает о том зле, которое якобы воплощено во мне.
Ауриана часто наблюдала за тремя трибунами, взятыми в заложники. Это были первые римляне высокого ранга, которых ей довелось видеть в своей жизни. Их держали в плетеной клетке, установленной на тележке, в ожидании следующего собрания племени, которое должно было решить их судьбу. Она убедилась, что высокомерие римлян возрастало вместе с их общественным положением. По сравнению с ними Деций казался скромным ягненком. В клетке они сидели неподвижно, словно деревянные идолы, зыркая во все стороны своими глазами, хищными, словно у орлов, и изумлявшими своим бессмысленным выражением. Всем своим видом они, казалось, говорили: «Глазейте на нас, простофили, глупые, грязные скоты! Мы — пастыри ваших пастырей, хозяева ваших хозяев». К пище, которую им приносили, они даже не притронулись, а когда Ауриана попыталась объясниться с ними через переводчика, благоразумно решив не пускать в ход свой примитивный латинский, которому научил ее Деций, только чуть повернули головы, изобразив на своих лицах снисходительное отвращение, словно от нее исходил дурной запах.
Тогда Ауриана разузнала, что входило в их обычный рацион, и послала им пищу, мало отличающуюся от римских блюд — плоские лепешки из пшеничной муки, ветчину, яблоки, галльское вино. Она поступила так потому, что грубое обращение с людьми, волей случая оказавшихся в ее власти, претило ее открытой, не признающей подлости натуре.
Сыграло свою роль и то обстоятельство, что их нужно было беречь, как самую ценную военную добычу. Но пленники, несмотря на все ее старания, отказались от предложенной пищи и слабели с каждым днем. Когда состоялось собрание племени, то в пользу дальнейшего содержания пленных римлян высказалась одна лишь Ауриана.
— Хватит бессмысленных жертв! — протестовала она. — Я говорю вам, люди, что с ними следует хорошо обращаться. Ведь когда окончится война, их можно будет обменять на наших заложников, которые сейчас в плену у римлян.
Но Гейзар и Зигреда отстаивали свою точку зрения. Они считали, что эти римляне — как раз то жертвоприношение, которое умилостивит богов и принесет победу. Однако воля Аурианы возобладала, хоть и не намного. Эта победа была нелегкой и малоубедительной. Перевес ее сторонников над сторонниками немедленной казни пленных был крайне незначительным.
145 
