18 
— Меня, что ли? — пошутила Энн.
— Нет. Я говорю о Голд Крауне, — угрюмо ответил Дэвид. — Не секрет, что он всегда зарился на ваш дом, а твой дед отказывался продать.
— Дэв, мы с Реем любим друг друга, — твердо сказала Энн, пряча тем временем суеверно скрещенные пальцы в складках юбки. К счастью, шеф глядел ей прямо в глаза и не заметил этого.
— Ах, наивная, ну разве ты не понимаешь? Такие, как этот красавец, не влюбляются…
Он запнулся, и его вытянутое, чуточку лисье лицо слегка покраснело.
— Прости, я не хотел тебя обидеть. Ты привлекательная девушка, очень привлекательная, но что касается опытности, то вы с Рейтом — будто выходцы с разных планет.
Почувствовав, что не задел самолюбия Энн, он продолжал:
— Ты же сама наблюдаешь здесь, в приюте, какие разрушительные последствия имеют неравные браки, какие страдания приносят они людям. Можешь ли ты сказать, что вы как супруги соответствуете друг другу во всех отношениях?
— Мы с ним любим друг друга, Дэви, — неуверенно повторила Энн, — а значит…
— А значит, он научит тебя всему, что тебе следует знать? И в интимном плане, и в остальном? Чушь! — заключил Дэвид. — Если ты серьезно, положа руку на сердце, веришь в это, значит, я принимал тебя за кого-то другого. Конечно, ему приятно будет поиграть с тобой несколько недель, может быть, несколько месяцев, а что потом? Не подвергай себя этому испытанию, Энни, не выходи за него. Ведь ты же не обязана.
— Обязана.
Это грустное признание вырвалось случайно, но слово было вымолвлено так тихо, что Дэвид его не услышал.
Дверь кабинета с треском распахнулась, Энн подняла глаза и увидела ворвавшуюся женщину с двумя детьми, требующую, чтобы ей уделили внимание.
Это была одна из их постоянных подопечных, которая то и дело уходила от мужа, заявляя, что нет такой силы, которая заставила бы ее вернуться. Но едва проходило несколько недель, делала это сама, добровольно.
— Должно быть, она так любит его, — наивно предполагала Энн в первое время.
— Разумеется — как пьяница бутылку. Она, можно сказать, пристрастилась к нему: к его дурному обращению и ко всем дикостям их совместной жизни, — мрачно пояснил Дэвид. — Какая-то часть ее просто жаждет этих острых ощущений и зыбкости в отношениях. Но на каждую такую, как она, мы имеем с сотню других женщин, которые искренне хотят порвать с прошлым и начать жизнь заново. Вот им-то и нужна наша поддержка.
— А как можно узнать, насколько они искренни? — потрясенно спросила Энн.
— По опыту, — коротко ответил Дэви. — Как и все на свете.
Тогда она еще подумала, что Дэв неоправданно суров. Сейчас-то она лучше во всем разбирается. Но сегодня, едва ли не впервые после окончания смены, она уходила с мыслями не о заботах обитателей приюта, а о своих собственных.
Рейт не пришел в восторг, когда она сообщила, что хочет пригласить шефа на свадьбу, но тут уж Энн была непреклонна.
Посаженым отцом на свадьбе должен быть Уолт. Рейт набросал текст объявления в газету о свадьбе. И лишь горсточка людей была приглашена в церковь на обряд венчания.
Обряд венчания… Через два дня они с Рейтом станут мужем и женой перед Богом и людьми. Эту ситуацию ее разум был не в состоянии осмыслить. Они — муж и жена, мистер и миссис. А попросту — участники обмана. Если он раскроется, это приведет к невиданному скандалу.
Неужели все невесты так чувствуют себя на свадьбе? — волнуясь, думала Энн, когда машина подъезжала к церкви. Неужели у всех бывают такие заледенелые руки, отупевшее сознание и полная заторможенность? Или же все это связано с совершенно особыми обстоятельствами ее замужества?
Сегодня утром, когда она, застывшая и напряженная, примеряла перед зеркалом подвенечный наряд, а миссис Диджен суетилась вокруг, то закрепляя многочисленные обтянутые атласом крохотные пуговки, тянущиеся вдоль спины, то поправляя там же пышный бант, Энн испытывала такую вину и муку, такую боль, что готова была сорвать платье и куда-нибудь убежать. Но потом приехал Уолт, привез цветы от Рейта, машина заработала, и момент был упущен.
И вот она уже входит под величественные своды приходской церкви, идет мимо окон с цветными витражами, которые пожаловал какой-то из ее предков. На ней атласное подвенечное платье из Парижа, принадлежавшее еще ее матери, в которое Энн, хоть и похудела за последнюю неделю, еле втиснулась — такой тоненькой была ее мама. Платье все еще хранило слабый аромат ее духов, и Энн казалось, что в этом наряде она словно носит с собой частицу мамы. Слезы навернулись на глаза, и она взмахом ресниц сердито стряхнула их.
18 
