– Этого человека отдаю тебе.
И огонь, коснувшись лица, выпил дыхание жертвы.
– Алой пены волны
Лью из зуба зубра.
Тетушка Моссакеринген закрыла глаза и прижалась к стене.
– Ведать будут верно
Хеймхелля крылы…
Жадные зеленые рты глотали капли. Наливались белизной бока котлов, задыхалось темное королевское пиво.
– Слово станет крепко
Колоды ожерелий.
Он отшвырнул опустевшее тело и трясущейся рукой вытер пот со лба.
– Теперь все будет хорошо, тетушка Мосса. Сварится твое пиво. Крепко станет. Духмяно. Налей, что ли кружечку?
Моховая старуха подчинилась, подала тяжелый рог. Горечью обожгло свежесваренное пиво, загудело в висках, вывернуло наизнанку, а после улеглось, упокоилось, точь-в-точь как огонь.
– Что ж молчишь, тетушка Мосса? Или жалеешь, что привечала меня? Ты скажи, я уйду.
– О содеянном пусть люди жалеют. Пустое это, – той же ложкой, которой мешала пиво, она откатила мертвяка в угол и забросала охапками сухого белого мха. – Сварил ты мне пиво… сварил… только чем такой вар отольется не думал-то? Кровь на кровь бежит.
– А и пусть бежит. Или тебе их жалко?
– Миропорядок…
– Нет миропорядка! Того, к которому ты привыкла, тетушка Мосса. Ты говоришь, кровь будет литься? А она и прежде лилась, поила асов досыта. Но где теперь асы? Ушли. И этот, с крестом который. А кровь-то осталась. Вот она, рядом ходит, живая, дурная, бери сколько надо! Пей от горла! А вы по привычке над каждой каплей трясетесь. На золотой жиле сидите и медную крошку считаете. Не жалей чужой крови, тетушка Мосса. Вари свое пиво. Пои сильных. Бери слабых. Живи, как живется! И главное, верь, что правильно живешь.
Заверещали тонкими голосочками соболя, и стекляшки глаз окрасились яркой зеленью.
– И я жить стану, если не помешают.
– Мальчишка-то тебе зачем? – Моссакеринген хлопнуло по стене, и та раскрылась жадными глотками бочек. Дубовые доски в ободьях гримовых волос почернели от старости, но держали жирное черное, как сам торф, болотное пиво. – Или из бахвальства пустого?
– Я… думал все переменить. Устал биться головой о стену. Вот где мне все сидит, – Варг коснулся ребром ладони горла. – Они играют, а мне – убирать. Хватит.
– Курганник знает?
– Я ему говорил. А он не слышит. Молчи, тетушка Мосса. Я знаю ответ. И потому, раз уж выпало нам ним сыграть на чужих костях, то буду играть. И не гляди на меня с укором. Лучше дай бочонок королевского пива, коль не жалко. А коль жалко, то хотя бы мертвяка отдай.
– Забирай, – сказала моховая старуха, выкатив самую большую бочку. – Кого хоть угощать станешь?
– Дикую охоту.
Но мертвяка Варг тоже забрал: в хозяйстве сгодится.
Глава 8. Дети Асгардсрейи.
Семен Семенович Баринов объявился в клинике одновременно с ревизором. Они и в дверях столкнулись, смерив друг друга раздраженными взглядами.
– Извините, – буркнул Баринов, поведя плечом, и протиснулся в дверь. А за ним протиснулись и широкоплечие молодцы в форме охранного агентства "Вотан".
Ревизор ничего не ответил, но поправил кругленькие очечки в кривой оправе. Был он тщедушен и костляв, обряжен в черный костюм, широкие штанины которого прикрывали блестящие штиблеты. На груди пиджак оттопыривался, обрисовывая плоскую флягу, которую ревизор то и дело поглаживал.
– А я про вас многое слышал, – сказал он Вершинину и осторожненько сдавил руку пальцами.
Борис Никодимыч заметил, что ладонь у ревизора изнутри красная, обожженная.
– Билли Эйгр.
– Простите? – Вершинину показалось, что он ослышался.
– Билли Эйгр. Это мое имя. Одно из оставшихся, – ревизор растянул губы в улыбке. – Что ж, показывайте свое хозяйство.
Его длинный нос с вывернутыми ноздрями, из которых торчали венчики волос, дернулся, а рука непроизвольно тронула флягу.
– И с чего желаете начать? – спросил Вершинин.
– Пожалуй, с крыши. Если начинать, то сверху. Привычка, знаете ли сверху начинать. У вас ведь выход на чердак имеется?
К несчастью, выход имелся. Выбравшись на чердак, Билли Эйгр измерил его широкими шагами, с неприкрытым наслаждением прислушиваясь к скрипу досок. Щели в крыше, пусть и редкие, от взгляда его расползались, а сама крыша гремела и позвякивала. И ветер, как назло, поднялся. Злыми пальцами перебирал он листы шифера, сыпал ржавчиной, радуя ревизора.